Это позволяет лучше понять политический смысл банкетов такого рода и отыскивать у произносимых там речей скрытый смысл. Вот другой пример, на сей раз парижский и заимствованный из ежедневной газеты, причем куда более популярной, чем «Газета Соны и Луары», а именно из «Газеты прений»: речь идет о банкете, устроенном 26 июля 1831 года офицерами третьего легиона национальной гвардии в честь офицеров первого пехотного полка, расположившихся в их казармах. Дело происходило накануне первой годовщины июльских событий, трапеза совершалась в самой сердечной атмосфере, а за десертом, разумеется, были произнесены тосты и речи: полковник национальной гвардии поднял бокал за короля, его заместитель — за королевскую фамилию, командир первого пехотного полка — за союз национальной гвардии и армии! С какой целью? Понятно, с какой: в эти смутные времена «да возродит повсюду наш честный и тесный союз взаимное доверие, сей щедрый источник всяческого процветания»:
Знайте, закоренелые анархисты, мы станем твердой скалой, о которую разобьются все ваши преступные планы; что же до вас самих, вы всего лишь жертвы заблуждения, и мы откроем вам свои объятия. <…> Итак, повторяю, выпьем за этот счастливый союз, предмет надежд всех людей благонамеренных и источник ужаса всех злоумышляющих; да, господа, за союз национальной гвардии и армии! Да будет известно повсюду [тревожиться не за что, распространение этой вести взяла на себя «Газета прений»], что они составляют единое целое.
В конце концов полковник Денизо с трудом мог сдержать охватившее его волнение, и два полковника бросились друг другу в объятия, «дабы скрепить это благородное и трогательное признание». А чтобы довершить рассказ об этой трогательной сцене, следует напомнить, что упомянутый полк использовался для подавления волнений в Париже, и банкет был призван прежде всего изгладить воспоминания о недавних столкновениях
[403].
Еще о примирении
Устранить возможные недоразумения между одной или несколькими формальными или неформальными группами, сгладить потенциальные конфликты: если вдуматься, это одна из задач, которую выполняют свадебные банкеты с участием родных жениха и невесты. Поэтому нет ничего удивительного в том, что немного позже, начиная с середины 1830‐х годов, банкет стал играть огромную роль в умах всех тех, кто мечтал о примирении разных сообществ компаньонов.
Как сгладить напряжение между этими разными группами, при этом не призывая, в отличие от некоторых рабочих-экстремистов, к полному их роспуску? Как заставить деворантов и гавотов побрататься вместо того, чтобы набрасываться друг на друга с кулаками, как это случалось слишком часто? Пердигье и его друзья обличали воинственные песни, рекомендовали отказаться от старинного ритуала, согласно которому компаньоны, принадлежащие к одному и тому же сообществу, встретившись на дороге, приветствуют друг друга, компаньоны же из разных сообществ бросают друг другу вызов; они уговаривали администраторов разных городов не способствовать засадам, которые одно сообщество устраивало членам другого. Так вот, в этих планах примирения совместный банкет играл едва ли не основную роль; возьмем, например, «Путешествие в мир иной», песню, опубликованную в «Книге компаньонажа». Сочинил ее близкий к Пердигье подмастерье Вандом-Ключ-к-Сердцам
[404]. Тон ее задан припевом: «Ах, безумны на земле / Те, кто рвутся воевать, / А не братьев опекать». Между тем в ином мире, куда автор переносится мысленно, он попадает на огромный банкет компаньонов, где «каретник и кузнец / Круговую пили, / О распрях позабыли», потому что пиршество шло под председательством трех мифических вождей трех главных компаньонских ассоциаций: «Жак, Субиз и Соломон / На один запели тон». Символическая мощь совместного банкета была так велика, что много позже, при Второй империи, Агриколь Пердигье всерьез собирался довершить всеобщее примирение (не состоявшееся в 1848 году), предприняв новое путешествие по Франции в обществе одного из своих друзей, столяра из враждебного сообщества:
Путешествовать мы бы стали вместе, а на ночлег каждый бы останавливался у компаньонов из своего сообщества. Обрадованные нашим появлением, наши друзья всех возрастов, всех состояний, рабочие и хозяева, в чьем расположении мы уверены, собрались бы по этому поводу на банкет; все хором затянули бы песни, слова, излетающие из сердца, тронули бы все сердца, руки соединились бы в неразрывную цепь, и на пути к великому преобразованию компаньонажа был бы сделан огромный шаг вперед.
Осуществлению проекта помешала преждевременная кончина друга Пердигье
[405]. Конечно, эта идея примирения во время и с помощью банкета может показаться смешной, но, прежде чем объявить ее химерой, обратимся к одному забытому эпизоду из истории социальных конфликтов середины XIХ века. В лионском регионе весна 1848 года ознаменовалась многообразными социальными волнениями; из них наиболее известны те, что происходили в Лионе, но охвачен ими был весь регион, в том числе маленький рабочий городок Рив-де-Жьер. В течение нескольких месяцев шло противоборство между местными патронами, в частности управляющими угольными компаниями и мастерами-стекольщиками, с одной стороны, и рабочими, с другой; спор шел как о надзоре над муниципальной администрацией, так и о размерах заработной платы и продолжительности рабочего дня. Спокойствие наступило летом, после очередных муниципальных выборов, которые закончились поражением рабочих и, вероятно, кое-какими уступками со стороны патронов. Поэтому, пишет новый мэр,
вот уже несколько недель, как в знак братского единодушия рабочие многих больших заведений этого города устраивают банкеты в честь своих хозяев, а хозяева отвечают им тем же; носильщики обоих портов также устроили банкет, на котором присутствовали управляющие каналом, железной дорогой и рудниками, а равно и члены муниципалитета
[406].
Итак, банкет становится ритуалом социального примирения.
Нетрудно предположить, что эту примирительную роль банкет исполняет не только во взаимоотношениях между военными и штатскими, между соперничающими сообществами компаньонов или между патронами и рабочими. Он играет ее также — или претендует на это — в политических столкновениях, в особенности в тех регионах, где, как в городах юга Франции, формальная мужская общежительность была очень сильно развита и очень политизирована. Очевидцы, например парижские либералы эпохи Реставрации, хорошо чувствовали эту особенность южных регионов
[407]. В Монпелье или Марселе регулярно устраивались банкеты cообществ такого рода, причем в периоды политической напряженности случалось, что молодые люди из одного сообщества сражались с членами другого врукопашную, почти как заурядные подмастерья-компаньоны. Именно в этом контексте следует рассматривать банкет, состоявшийся в Марселе в июле 1834 года, через полтора месяца после общенациональных выборов, которые окончились победой «золотой середины», ослаблением династической оппозиции и разгромом республиканцев и легитимистов; банкет этот наделал шума даже в Париже: его упоминания обнаруживаются в некоторых старых историях Июльской монархии, а сами участники приписывали ему совершенно исключительную, истинно историческую роль (хотя многие из них, особенно принадлежавшие к республиканскому лагерю, впоследствии сделали вид, что о нем не помнят). Банкет этот был устроен в честь депутата-легитимиста Берье в замке Мутт через несколько недель после его избрания депутатом в четырех округах и его решения представлять в палате именно Марсель. По возвращении Берье в город народ встретил его настоящей овацией; в гостиницу «Док», где он остановился, явились несколько депутаций с приветствиями и поздравлениями, в том числе «члены избирательного комитета, молодые люди, компаньоны из числа портовых рабочих, рыночные торговки, различные корпорации». После короткой поездки в Тулон, чтобы поблагодарить тамошних избирателей, Берье возвратился в Марсель, где ему предстояло «присутствовать на банкете, который устроили в его честь в замке Мутт, в известном отдалении от города, сторонники избирательной реформы. За реформу выступали сообща оппозиционеры самых разных убеждений, и банкет в замке Мутт был призван стать своего рода торжественным подтверждением их союза. Банкет собрал более пяти сотен гостей из разных южных городов, причем не только среди сотрапезников, но даже в толпе зрителей, которые стремились взглянуть на оратора-роялиста, находились также „независимые“ и республиканцы»
[408].
