Многие особенности, новации и слабости кампании банкетов 1840 года объясняются этим грубым вторжением народных слоев в движение за реформу — вторжением, которое, конечно, было желательным, но которое члены реформистского комитета не могли должным образом контролировать
[502]. Об этом свидетельствует целый ряд фактов: чисто рабочие банкеты, которые прошли в Марселе, Руане, Перпиньяне и, возможно, в Каркассоне
[503]; усиление забастовок в столице, неожиданно спровоцированное большим банкетом в Шатийоне 31 августа; затем отступничество Араго в Лионе в конце октября. Поначалу предполагалось, что он будет председательствовать в пригороде Лиона на одном из самых больших реформистских банкетов, где ожидалось шесть тысяч участников. Он, однако, отказался и стремительно отбыл в Париж, но при этом не отказался перед отъездом принять участие в импровизированном банкете всего на две сотни подписчиков. Наконец, одной из новых характеристик реформистского движения стала его эволюция в сторону прямой демократии: коммунистический банкет довел ее до предела, однако в других случаях, хотя председателя банкета обычно не выбирали, а ставили на это место какого-нибудь видного деятеля местного демократического движения, выборными нередко были члены организационной комиссии или, позже, комитета, который был призван продолжать борьбу за реформу. Порой, как в Монпелье или Марселе, это происходило на подготовительном собрании
[504]; порой, как на горе Монтоду, после собрания (к этому мы еще вернемся). Несмотря на некоторые шероховатости, все банкеты кончились хорошо, но стало понятно, что эпоха естественно признанных вождей осталась позади: банкет 1840 года в самом деле был банкетом равных.
Между тем среди реформистских банкетов осени 1840 года один особенно сильно встревожил власти, и генеральный прокурор Рьома ставил тот факт, что он состоялся, в вину префекту департамента Пюи-де-Дом и помощнику министра внутренних дел Леону де Мальвилю; правда, упреки свои он формулировал не во всеуслышание, а в письме к министру юстиции правительства Сульта — Гизо. Речь идет как раз о только что упомянутом банкете на горе Монтоду, «в четверти лье» от Клермона, состоявшемся в воскресенье 13 сентября 1840 года. Отягчающим обстоятельством служило то, что это был не первый банкет, устроенный борцами за реформу в Пюи-де-Дом, — республиканцами, которые еще помнили о пропагандистской деятельности, которую вел здесь несколько лет назад доктор Улисс Трела. В самом деле, 23 августа здесь собрались пять сотен человек — по сведениям генерального прокурора, «в большинстве своем жители Бомона, Обьера и Серá, которые расстались после нескольких тостов за свободу и реформу»
[505]. Прокурор надеялся, что эта сдержанность стала «следствием советов нескольких осторожных особ, которые указали на опасность и несвоевременность банкетов в то время, когда того и гляди начнется война, требующая взаимопомощи и единения всех добрых граждан» и что, следовательно, на этом все и закончится. Увы! «Назавтра на том же месте должен состояться реформистский банкет, куда созвано большое количество крестьян доверчивых или злонамеренных, многие из которых разумеют под словом реформа не что иное, как отказ от налогов, перераспределение собственности и республику. Зачинщики известны, это несколько безвестных людей, которых я немедленно прикажу задержать, если их речи или действия станут сигналом к беспорядкам или нарушению законов». К своему письму прокурор приложил объявление о банкете, полученное им, как он горестно замечает, «только вчера, несмотря на множество отпечатанных и распространенных экземпляров».
В этом печатном объявлении о банкете, исходившем от реформистского комитета департамента Пюи-де-Дом, иногда с рукописной подписью «от лица временного комитета Вималь Лажарриж», вначале указывались место, день и час. Затем в нем сообщалось, что:
Каждой коммуне предлагается прислать своих делегатов.
Все друзья демократии приглашаются на банкет.
Каждый должен принести с собой съестное.
Взяты меры для поддержания самого строгого порядка.
Собрание изберет реформистский комитет.
Авторы объявления прибавляли, что «в случае, если власти будут чинить препятствия или если испортится погода, собрание будет перенесено в частное помещение поблизости от Монтоду». Через три дня генеральный прокурор отослал министру юстиции пространный отчет об этом «банкете, объявленном с такой помпой и призванном якобы возродить население Оверни». Приведу длинную цитату из этого письма (оно, полагаю, того достойно):
Шесть сотен персон, в том числе множество детей, женщин и зевак, откликнулись на это безумное приглашение радикалов. Клермон и Рьом прислали мало участников. Большее рвение выказали жители деревень Обьер, Романья, Бомон и Сера. Несколько речей о союзе народов против угнетателей, крики «Да здравствует реформа!», тосты за Трелá, Беранже и народ, представленный в этом достойном собрании сотней тупых или ленивых крестьян, а также вино и еда — такова была моральная и материальная пища, распределенная между членами этого диковинного собрания. Реформисты принесли три трехцветных знамени. Взобравшись на пик Монтоду, они избрали председателем Кутона, сына члена Конвента. Имя это весьма красноречиво. Перед тем как принять новое звание, избранник счел необходимым обелить память своего отца, а затем произнес речь о необходимости союза народов для борьбы против тирании. Некто Вималь Лажарриж, адвокат без дела и без таланта, распинался на ту же тему. [Полтора десятка ораторов, имена которых перечислены] повторяли те же общие места насчет свободы и избирательной реформы; два офицера, польский и итальянский, призывали Францию защитить Италию и Польшу и способствовать их возрождению. Некто Монтелле из Обьера в речи своей обрушился на правительство, но был прерван председателем. Это обстоятельство важное, оно доказывает, что король и правительство не подверглись оскорблениям и что присутствующие в большинстве своем таких оскорблений бы не снесли. После этих бесконечных речей собрание назначило своих делегатов-реформистов. [Следуют имена двадцати шести человек из Клермона, Рьома и шести деревень.] Все эти безвестные имена принадлежат ремесленникам и земледельцам. В шесть вечера сотрапезники разошлись под пение «Марсельезы», и крестьяне окрестных коммун вернулись в свои дома, минуя Клермон.
