Днем – молчаливая голова.
Вечером – снова хорош.
Чуть выпью – очень хорош.
Прэсса дает!
Собраться так же они там могут, но испытывать при этом счастье – никогда.
Смотреть вместе кино они тоже могут, но так ликовать, так расстраиваться?
Почему наша жизнь полней и убедительней?! Почему нас обуревают такие страсти?! Почему наша жизнь счастливее, ярче?! Во всем. В каждой мелочи. Именно мелочи делают нашу жизнь такой привлекательной, и радость мы испытываем гораздо чаще.
Разве они могут всей страной прочесть одну книгу и узнать о себе потрясающие новости? Разве они когда-нибудь поймут, что значит узнавать исторические, генетические, сельскохозяйственные подробности из художественной литературы?
Разве они почувствуют такую отдачу от писательского труда? Ведь писатели у нас дают путевку в жизнь офтальмологам и конструкторам.
В художественных журналах инженеры, техники, юристы ищут и находят ответы на профессиональные вопросы. С какой жадностью население читает! Где еще столько читают в любом транспорте и вздрагивают от сладкого мщения или открытия? А как мы расстраиваемся от газетного холодка? Где, в какой стране народ так расстраивается от тона газет? Кажется, скисли, кажется, им заткнули рот?..
Вдруг ликующий крик: «Читали?! В этой маленькой… под дых характеристикам… А-а-а! Звезданули Главное юридическое управление Министерства иностранных дел СССР. А-а-а!» – «Где?..» – «Вот! Вот и вот».
Народ уткнулся… Все проехали свою остановку… Все содрогнулись от смелости малышки. Как стреляет? «Читали?.. Удар по армии?» – «Сельская жизнь» за семнадцатое». – «А-а-а!..» Все снова проехали остановку. О-о-о! Елки-палки! Прэсса дает! Звездает по площадям.
Три дня тишины… «Известиям» заткнули рот… «Московские новости» громят только по-английски, по-русски лижут зад администрации, «Литературка» укусила сама себя и отравилась… О-о-о! А-а-а!.. В криках народ снова проехал свою остановку.
– Слышали, вызвали телевидение и сказали: если вы, гады, еще раз покажете «12-й этаж!»… А те заныли: а что нам делать, мы же уже отменить не можем, мы шесть раз показывали. А им сказали: вот, гады, теперь выкручивайтесь, и чтоб передача была, и чтоб министров не порочили, и чтоб гласность была, и чтоб выкриков не было, и чтоб цены повышались, и чтоб люди одобряли, и чтоб свобода была, и чтоб митингов не было. Вот теперь и выкручивайтесь, гады. И они побежали на работу – выкручиваться… А-а-а!.. Во дела…
И народ опять проехал свою остановку.
– Ребята! А перестройка – это что?..
– Ты что, сдурел?
– Не, ну как?.. Вот я, допустим, слесарь… Мне как?
– Ты чего тут бузотеришь? Ты чего тут в таком большом деле подмигиваешь?
– Да нет… Я просто спросить хотел… Все кричат – перестройка… Это что? Мне лично?.. Опять, что ли, быстро, качественно, эффективно или, может быть, трудиться с отдачей?.. Я что хотел узнать, почему я понять не могу. Мне говорят: «Ты в самом низу, с тебя начинать». Ладно, я в самом низу. И мне как? По-прежнему эффективно, быстро, с высоким качеством или, может, с полной отдачей? Я потому и спрашиваю. Мне будет выгодно или опять быстро, эффективно, высококачественно, не снижая темпов, на своем рабочем месте?.. Я спрашиваю, перестройка для меня лично – это что?..
– Критикуй.
– Кого?
– Кого видишь.
– Ага… А когда мне будет выгодно?
– А кого выгодно, того критикуй.
– А-а-а!.. – И народ проехал свою остановку.
– Читали, «Социндустрия» потребовала пустить адвоката в КПЗ? А следователи закричали: «Как, при адвокате вообще ничего не раскроем. Мы и так судим не тех, кто виноват, а тех, кого поймали. Мы не можем искать виноватого. Его вообще нет. Его нигде нет. Они давно уволились, переехали и погибли еще в гражданскую. С тех пор от них остались инструкции, по которым мы действуем».
А «Индустрия» закричала: «Как?» А все следователи завыли: «А вот так…» А «Индустрия» как шепнет: «Меняйте!» А следователи как застынут: «Что, все менять?» А «Индустрия» тогда побежала выяснять, почему овощей мало на станции Раздельной и их не завезли, и вообще, до каких пор сами водители будут нарушать проезд через осевую…
– А-а-а!.. Прэсса. Ну, прэсса!
Метро гудит. Народ ездой не интересуется. Народ компанию ценит.
– Читали, «Московские новости» на китайском языке сообщили о новых правилах выезда?
– Сюда?
– От кретин!
– Чего ты ругаешься? Я же китайского не знаю.
– Тогда тихо стой.
– Теперь, чтоб выехать…
– Сюда?..
– Слушай, ты же хвастался, что тебе на «Пушкинской» выходить? Чего ты торчишь?
– Ну рассказывай.
– Так вот, новые правила выезда – три человека дают тебе характеристику и к…
– Так что, три человека должны послать?
– Да. Раньше один послал, и ты хочешь идешь, хочешь не идешь, а сейчас трое посылают, и ты хочешь не хочешь, а едешь.
– Сейчас дали много самостоятельности заводам.
– Дали?.. Кто дал?..
– Мы. Завод может сказать: «Не хочу делать туфли, хочу надгробья».
– И чего?
– «Пожалуйста, с первого января».
– Слушай, а если все заводы скажут: хотим делать надгробья?
– Пожалуйста, но только с первого января.
– А кто же будет делать радиоприемники?
– Вот… Когда заводы увидят, что спрос на надгробья удовлетворен, они все бросятся делать приемники и удовлетворят.
– Здорово.
– Конечно. В этом суть.
– Слушай, а с ускорением как?
– Ты что, решил к «Пушкинской» с другой стороны подъехать?!
– Ну давай, давай.
– С ускорением сложней. Здесь от темпов зависит. Здесь прэсса сомневается. Прэсса здесь попросила перерыв. Они слегка выдохлись, много на них навалилось.
– Но слушай. Вот я, кроме как в метро, нигде никаких перемен не чувствую.
– Это у тебя что-то с организмом. И тут не в переменах дело. Тут когда жизнь лучше станет, вот это, главное, не пропустить.
– Ну так прэсса ж даст знать.
– Даст, даст. Скажут, когда будет.
– А я за сорок пять лет ни разу ни до чего не дожил, может, сейчас доживу?
– До смерти доживешь.
– Я как скажу «будет», так жена в меня тряпкой.
