«На протяжении десятилетий то, что я являюсь матерью Д., делало меня больше – я чувствовала себя взрослой, сильной, хорошей, и меня любили совершенно в позитивном смысле…
Сейчас все негативно:
Когда я с ним, то чувствую, что лишаюсь своей идентичности
Не писатель —
Просто мать
И его соперник
И меня не любят»
[1171].
В 1975 году один из ее друзей писал, что «я не описываю его. Я описываю мои отношения с ним». Это утверждение оставалось справедливым, как никогда ранее. В то время она отмечала: «Я для него ужасная обуза». Теперь было бесполезно ждать от нее чувства симпатии. В отношениях со своим сыном, матерью и любовницами, по ее собственному мнению, ее никогда не ценили и «никогда не любили».
Тем не менее ее любили. «Я любил Сьюзен, – писал Леон Уисельтир, и его мнение разделяли многие другие. – Но она мне не нравилась». Ее отношение к тем, кто ее любил, становилось все более недружелюбным и враждебным, в результате факт того, что она оказалась такой изолированной, удивлял людей, которые знали ее только как публичную личность. От нее отошли многие близкие друзья. «Словно Мэрилин Монро, которая не могла получить приглашение на свидание в субботний вечер, – говорил Уисельтир. – Она себя совершенно не понимала»
[1172]. Следовательно, она ужасно страдала от того, что воспринимала как жестокость, вероломность и безразличие других людей. Она не понимала того, что сама делает людям больно, и многие друзья и знакомые постоянно удивлялись ее поведению, которое пытаются анализировать и после ее смерти.
Начальник отдела связей с общественностью издательства FSG Джефф Серой однажды упомянул своему психоаналитику Зонтаг, и тот начал смеяться. Серой спросил, что смешного он сказал.
ПСИХОАНАЛИТИК ОТВЕТИЛ: «ТЫ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, СКОЛЬКО ЗА ЭТИ ГОДЫ ЛЮДЕЙ ЛЕЖАЛО НА ЭТОЙ КУШЕТКЕ И РАССКАЗЫВАЛО МНЕ О СЬЮЗЕН ЗОНТАГ»
[1173].
Но если Зонтаг выворачивала людям мозг, то она же делала все возможное для поддержания имиджа, как выразилась Джамайка Кинкейд, «великого человека» – своего второго «я», созданного силой ее воли. Репутация самого умного человека в комнате, того, кто задает тон, обязывала ее знать все. Уисельтир лично наблюдал, чего ей стоило поддержка этой репутации.
«У нее было страшное чувство неполноценности, и жизнь такого человека, как Зонтаг, была непростой. Она так сильно нервничала, что я вообще удивляюсь, как она умудрялась дышать. Как чувствует себя человек, который ощущает свою неполноценность, но при этом является известным и знаменитым? Как он чувствует себя, если в глубине души осознает свою неполноценность и недостаточность?»
[1174]
Приблизительно в период смерти Милдред Зонтаг удвоила свои силы, чтобы со стороны все выглядело так, как будто у нее все отлично. В 1964-м она признавалась в дневнике, как сильно ее волнует внешняя сторона и насколько глубоко эта ситуация уходит корням в ее собственное детство.
«Я ценила профессиональную компетенцию + силу, кажется (с четырех лет?), и думала, что этого достичь проще, чем быть достойной любви «как обычный человек»
[1175].
Тот, кто не надеется на то, что его полюбят, будет отгонять от себя или унижать тех, кто пытается любить. Вот в двух словах смысл всех отношений и связей, которые у нее были. После начального периода тесной близости она быстро «перегорала». Ее бывших друзей было не счесть. «Я начал обращать внимание на то, что практически все, с кем я сталкивался, были когда-то близкими друзьями Сьюзен, – говорил Уисельтир. – У всех история была одинаковой – человек начинал с ней общение как один из немногих, с кем она делится сокровенными секретами, словно в мире существуют только он и Зонтаг. Но далеко не всех Зонтаг бросала, многие сами ставили крест на Сьюзен».
Сьюзен, как человек и личность, отталкивала от себя людей, но при этом общественная фигура Зонтаг казалась удивительно привлекательной. Она была узнаваема всеми интеллектуалами, Вуди Аллен снял ее в роли комментатора в картине жанра мокьюментари «Зелиг» (1983). На каналах в Венеции Зонтаг вещала о Леонардо Зелиге, «человеке-хамелеоне», который может появляться где угодно и превращаться в любого другого человека, то есть знаменитости без постоянной личности, зеркала, на которое можно проецировать все, что угодно.
В той картине Зонтаг показана в виде первого лица американских интеллектуалов не без некоторой доли иронии. Однако 03.06.1987 Зонтаг избрали президентом Американского ПЕН-центра. Под руководством нового президента эта уважаемая организация сильно изменилась. ПЕН-клуб был одной из первых организаций, занимавшихся правами человека. Он появился в 1921 году и был построен на принципах, схожих с принципами Лиги Наций. Организация помогала писателям, проживавшим в странах с репрессивными режимами, но, как и ООН, ее деятельность зависела от единодушия между членами, следовательно, эта организация далеко не всегда могла действовать эффективно. В соцстранах, в которых существовали диссиденты, такие как Бродский, например, были и «официальные писатели», но влияние ПЕН-клуба в этих страх было минимальным. Тем не менее в других странах ПЕН-клуб имел определенное влияние. Так, его содействие способствовало освобождению из испанской тюрьмы Артура Кёстлера, снятию смертного приговора с нигерийского писателя и лауреата Нобелевской премии Воле Шойинка. До середины 80-х американский ПЕН-центр был, по словам писательницы-феминистки Мередит Такс, «достаточно небольшой и не очень богатой» группой. В 1984 году президентом выбрали Нормана Мейлера, и организация начала меняться. Мир литераторов любил ненавидеть Мейлера за его буйное поведение и образ мачо, но, надо отдать ему должное, этот человек, как никто другой, добился больших успехов в вопросе поднятия престижа ПЕН-клуба. Такс писала: «Пришел Мейлер, и неожиданно все превратилось в центр Рокфеллера»
[1176].
Мейлер говорил об успехах своей работы на международном конгрессе ПЕН-клубов, состоявшемся в январе 1986 года в Нью-Йорке. «Конгресс Мейлера» произвел неизгладимое впечатление на молодого писателя из Индии, которому вскоре понадобилась помощь клуба. Салмана Рушди «впечатлил» набор присутствующих коллег-писателей: «Бродский, Грасс, Оз, Шойинка, Марио Варгас Льоса, Стайрон, Доктороу, Саид, Апдайк, Воннегут, Беллоу, Бартельм и, конечно, сам Мейлер». Когда фотограф попросил Рушди сесть в запряженный лошадьми дилижанс в Центральном парке, он оказался между Сьюзен Зонтаг и Чеславом Милошем»
[1177].
