Она умела в любой ситуации делать портреты людей близким планом, говорил Тимоти Кроус, писавший для Rolling Stone в первые годы существования журнала:
«У нее был дар, которого не было у других фотографов. Она умела буквально встать перед человеком и снять его портрет. Она засовывала объектив в лицо человеку, с которым работала и с которым успела наладить определенный контакт, или человеку, с которым у нее был минимальный контакт, или человеку, которого она встретила секунду назад на улице. И дело не только в бесстрашии. Не то чтобы она нагло лезла людям камерой в лицо. Она была в состоянии наладить контакт с человеком буквально за одну секунду»
[1205].
Она умела проникать в дома тех, кого фотографировала, рассказывал Эндрю Экклс:
«Например, объект съемки мог сказать: «Ко мне в дом нельзя», и тогда это тут же становилось ее целью – надо попасть в дом этого человека. «Как я смогу это сделать?» Надо будет еще раз попросить. Может, сидеть и дежурить у его дома. Сделать все, чтобы в него попасть. Ее было невозможно остановить»
[1206].
Она снимала людей голыми. Количество фотографий раздетых или полураздетых людей в Rolling Stone было таким большим, что люди по этому поводу шутили. При этом именно эти фото и делали журнал таким популярным.
«Когда я фотографирую, всем очень весело. А потом я их в грязь кину! А потом к потолку подвешу! И мне тогда говорят: «Я слышал, что ты, Лейбовиц, кремень. Я слышал, что с тобой непросто»
[1207].
Она ложилась в кровать с людьми, которых должна была снимать. «Сексуальность играла огромную роль в ее работе, – рассказывала Карен Мулларки, ставшая фоторедактором Rolling Stone в 1974-м. – Все по-настоящему хорошие фотографии несут элемент соблазна, потому что они передают чувство небрежной близости». Детство Энни, проведенное в разъездах, когда ей приходилось обживаться в новых городах, находить общий язык с новыми одноклассниками и учителями, научило ее небрежной близости.
«Они заставляют тебя поверить в то, что ты – их друг, что они твои самые близкие люди, а потом получают то, что им нужно, и убираются восвояси. Ты фотографируешь знаменитость. Ты делаешь все, что нужно для того, чтобы их ублажить, чтобы они чувствовали себя в безопасности. И тогда они становятся ранимыми, вот тогда ты их снимаешь, ты делаешь свое дело, и потом все заканчивается»
[1208].
Она лезла им в лицо своим объективом, пробиралась в их дома, заставляла их раздеться, облепляла (в буквальном смысле) их грязью. Она играла в игру фотографа-доминанта, говорил один из неоднократно сотрудничавших с Rolling Stone фотографов Макс Агуйлера-Хеллвег:
«Энни с самого начала знала психологию общения фотографа с людьми. Ты должен контролировать объект твоей съемки с первой минуты общения, когда звонишь ему по телефону. Все, что ты говоришь, имеет цель получить с ними больше времени, добиться близости, заставить раскрыться и при этом остаться доминантным. Поймать их на пленке. Для этого иногда надо открыться самому. Иногда сознательно сказать что-то неправильное, чтобы вызвать реакцию. И если ты не будешь делать все это с первой секунды, ты пропал»
[1209].
В первые годы работы, пока Энни сама еще не стала знаменитостью, ей приходилось находить подход к людям. Она подходила к ним так же, как Сьюзен подходила к созданию портретов Арто или Канетти. «С огромным уважением, заботой и любовью. Она их воспевала», – говорил Экклс.
«Она любила тех, кого снимала. Иногда в буквальном смысле слова, но в обычной ситуации она хвалила все, что человек делал. Иногда у фотографов нет таких навыков общения. Иногда во время фотосессии фотограф может сказать предмету съемки: «Нет, не надо так делать, это тебя полнит» или «Вот так сидеть точно не стоит». Единственное, что говорила Энни, – это только похвалы и предложения сделать что-то другое. Именно поэтому рядом с ней человек чувствовал себя уверенно и в безопасности. Она могла поддержать идею обнажения, если у человека были какие-то сомнения на этот счет»
[1210].
Люди, которых снимала Энни, «занимались любовью» не только с ее фотокамерой. Энни переспала с огромным количеством тех, кого фотографировала: от Мика Джаггера до Брюса Спрингстина
[1211]. «У нее есть серия фотографий, на которых Джерри Гарсия просыпается утром и встает с кровати», – рассказывал один из сотрудников журнала. Карен Малларкей вспоминала фотографии Линды Ронстадт, снятой на кровати, попой кверху в красном нижнем белье.
«Такие фотографии просто так не появляются. Такого не добьешься предложениями типа: «А почему бы тебе не лечь на кровать? Может, юбку задерешь?» Нет, такими предложениями ничего не добьешься. Все на более личном уровне»
[1212].
Когда Энни сделала те фотографии Линды, певице было 30 лет, и на всех фотографиях ее изображали девушкой, которая была гораздо моложе своих лет. Энни решила показать взрослую Линду. Позднее певица «очень сожалела» о появлении тех фото, утверждала, что Лейбовиц ее обманула и сняла кадры во время «перерыва между съемками»
[1213]. Несмотря на то что Энни говорила, что любит тех, кого снимает, она гордилась тем, что она – хищник:
«Я люблю работать с людьми, у которых есть время, потом им во время работы становится ужасно скучно и они чувствуют, что им нечем себя занять. Вот тогда-то я и делаю кадры. Тогда, когда они становятся максимально ранимыми»
[1214].
Это было восприятие камеры в качестве вампира, что Сьюзен осуждала. Ракурс фотографий Ронстадт такой, что наблюдатель находится над певицей. Ее лица не видно, оно исчезло вместе с одеждой, гениталии практически обнажены и ждут проникновения. Для того чтобы сделать эти кадры, Энни использовала подход Дианы Арбус.
«Я ВСЕГДА СЧИТАЛА: ЧТОБЫ СНИМАТЬ, НУЖНО БЫТЬ НЕМНОГО ПОРОЧНОЙ, И КОГДА Я СДЕЛАЛА ПЕРВЫЕ КАДРЫ, ТО ПОЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ ИЗВРАЩЕНКОЙ»
[1215].
