До самой смерти Зонтаг прожила в квартире на Лондон-Террас. Спустя несколько месяцев в здании освободился еще один пентхаус, и в него въехала Энни. В то время район был еще не окончательно мажорным, и в округе располагалось несколько зданий с социальными квартирами, заселенными бедовой публикой. Здания были старыми, из трещин на асфальте тротуара и на балконах росли сорняки
[1271]. Однако переселение Сьюзен и Энни показало, в какую сторону будет развиваться район, а также направление, куда будут развиваться их отношения. «Я читаю «Против интерпретации» и улыбаюсь от того, что ты всегда со мной, я читаю и чувствую тебя, ты у меня особенная, – писала Энни с борта самолета в июне 1989-го. – Как я могу любить тебя сильнее. Как я могу любить тебя больше»
[1272].
«Я НИКОГДА НЕ БЫЛА РЕБЕНКОМ!» – ВОСКЛИЦАЛА СЬЮЗЕН В СВОЕМ ДНЕВНИКЕ.
Теперь с Энни она получило детство, которого у нее не было. В своих многочисленных «феодальных» связях и отношениях Зонтаг в большей степени искала родителя, а не любовницу. «В душе она была очаровательным, красивым ребенком, – говорила Энни. – Она так радовалась жизни и всему»
[1273]. В описаниях Сьюзен тех времен часто встречается слово «ребенок». Когда Карла Иофф не появлялась в офисе в выходные, то, возвратившись утром в понедельник, удивлялась тому, как Сьюзен была не в состоянии позаботиться о себе. «Она была все в той же одежде, не мылась, не чистила зубы. Совсем как ребенок»
[1274].
Энни оказалась идеальной «матерью». К концу 80-х она заработала миллионы на фото для Vanity Fair и съемках рекламы, поэтому могла обеспечить Сьюзен уровень жизни, который казался недосягаемым всего за несколько лет до этого, когда она ютилась в квартире с натянутым вместо потолка брезентом. Энни была не просто богатой, она была еще и исключительно щедрой. Она хотела заботиться о Сьюзен. «Я хотела, чтобы ей было доступно все, что ей необходимо. Я чувствовала себя человеком, который заботится о великом памятнике»
[1275].
Она хотела купить ей время для спокойной работы. «Я любила Сьюзен, – говорила Энни. – Я считала ее великой творческой личностью и была счастлива делать все это»
[1276]. Энни обеспечила Сьюзен уровень комфорта, которая сама Сьюзен никогда бы не смогла себе позволить. В начале отношений она дарила Сьюзен цветы, а потом поразила окружающих своей щедростью. Она покупала авиабилеты первого класса, развозила на лимузинах, направляла в ее квартиру личного повара, оплачивала уборку. Вскоре Энни начала платить за Сьюзен и квартплату: сперва 3500 доларов ежемесячно, а потом еще и выплаты по кредиту. Энни платила за снятую для Сьюзен студию в красивом Полис-билдинге на Сентер-стрит со своим личным входом и лифтом, чтобы в этой студии Сьюзен могла работать над романом. «Она начала писать свой фикшн после того, как ее поддержали, – говорила Энни, – и это здорово»
[1277]. Потом Энни сняла для Сьюзен офис в здании на Вандам-стрит, в котором у нее была своя студия. Потом Сьюзен получила доступ к недвижимости, которой владела Энни, – дому в долине Гудзона и чудесной квартире на берегах Сены. Энни оплачивала ее отдых, обновляла гардероб и осыпала подарками
[1278].
Энни финансово поддерживала не только саму Сьюзен, а напрямую или опосредованно всех, кто ее окружал. Она платила зарплату ассистентам Сьюзен. Через Сьюзен много денег Энни утекло к Давиду, «включая оплату серебряных браслетов индейцев навахо, которые тот каждое Рождество дарил матери»
[1279]. Энни финансово помогала Николь, обедневшей после смерти мота-отца в 1984 году, Карла рассказывала: «Я звонила Энни и говорила: «Николь нужны деньги», и она их отправляла»
[1280]. Одной из обязанностей следующего ассистента Сьюзен по имени Грег Чандлер было обналичивать чеки Энни. После того как закончились деньги стипендии МакАртура, Энни выдавала Сьюзен 1500 долларов в неделю. Их общий бухгалтер предполагал, что Лейбовиц дала Зонтаг как минимум 6 млн долларов
[1281].
Многие наблюдавшие со стороны отношения Сьюзен и Энни удивлялись языку, который использовала Сьюзен в этой самой долгой любовной связи в своей жизни. Уже с самого начала отношений складывалось ощущение того, что Сьюзен не желает этих отношений и хочет их избежать, часто на людях выражая недовольство Энни. Ричмонд Бертон говорил, что Сьюзен ругала Энни, словно стреляла из «маленького пулемета»
[1282].
«Тон ее голоса был снисходительным и слегка раздраженным», – говорил Кох. Ричард Говард вспоминал, что Сьюзен постоянно «наезжала» на Энни: «Ты такая глупая, какая же ты глупая». После этого Говард чуть было не закончил дружеские отношения со Сьюзен, которые продолжались несколько десятилетий. Когда Карла в первый раз услышала из уст Сьюзен слово «глупый» (а это было ее главное ругательство), «слезы тут же полились из глаз. Это напоминало отношения злой матери и ребенка»
[1283]. В 2000 году Джоан Акоселла писала про Сьюзен в The New Yorker так:
«Людям ужасно не нравилось, что во время ужинов отношение Сьюзен к Энни было таким подлым, унизительным и садистским. В этих случаях плохо выглядела, конечно, не Энни. Сьюзен могла сказать что-нибудь про Арто и потом добавить: «Ну, тебе не понять, что это за человек». Это было что-то из ряда вон выходящее. И такое поведение повторялось каждый раз, когда они были вместе»
[1284].
«Это было самое неприятное впечатление от пары, которую мне довелось видеть, в смысле отсутствия в отношениях доброты, неумения хорошо относиться к человеку и бесконечных обид, которые из-за этого возникали, – говорил Давид, которого уж точно нельзя назвать другом Энни. – Я неоднократно говорил [Сьюзен]: «Будь к ней поприветливей или брось ее»
[1285]. Давид делился с другом Сьюзен Майклом Силверблаттом в 1990-х: «Ты обожаешь, любишь и ценишь эту женщину. Ты только посмотри, как она относится к Энни. С ней она становится подлой, крикливой и вульгарной»
[1286].
