Зонтаг пыталась создать своего идеального партнера, о котором мечтала с детства, и вела себя по отношению к Энни так, как вела себя по отношению к своей младшей сестре: «Она считала, что я использую весь свой потенциал, и четко говорила об этом», – вспоминала Джуди. То же самое Зонтаг говорила и Энни. Несмотря на то что их друзья были в ужасе от того, как Сьюзен обращается с Энни, последняя совершенно не возражала. «Я должна стать более серьезным человеком, и точка»
[1298], – говорила она.
Сьюзен считала, что помогает людям, в том числе в области чувств. Силверблатт однажды спросил Сьюзен, почему она не расстается с человеком, которого постоянно ругает. Сьюзен ответила: «Ты должен понять. Энни спала с Миком Джаггером. Она переспала практически со всеми мужчинами, которых фотографировала, когда работала в Rolling Stone». Она поинтересовалась у Силверблатта, знаком ли тот с термином «перепих-приятели», о котором она узнала от Энни. Он удивился, что она раньше никогда не слышала этого расхожего выражения.
«Мне пришлось научить Энни тому, что такое чувства. Мы – не «перепих-приятели», это мы с ней уже проходили и закончили, но я не могу быть с человеком, у которого такие приятели есть». Сьюзен считала, что должна научить Энни тому, что, по ее мнению, настоящие человеческие чувства»
[1299].
Джамайка Кинкейд говорила о том, что Сьюзен хотела быть хорошей матерью так, как хотят стать великой актрисой. Сама Сьюзен признавалась в том, что у нее нет таланта любви, Вассерман подозревал, что «одной из маленьких войн, которые мы с ней постоянно вели», была война между двумя представлениями о том, что такое любовь. Сьюзен считала, что существует любовь, в которую она верила интеллектуально, и была другая любовь, в которую она верила эмоционально:
«С одной стороны, желание быть любящим и щедрым человеком, и с другой – действительность. Она была человеком с очень ограниченным и подавляющим представлением о любви. Как пел Леннон, любовь, которую ты даешь, это любовь, которую получаешь. Не то чтобы количество заложенной в тебе любви ограничено, и чем больше ты дал, тем меньше у тебя осталось. Совсем не так. Но мне кажется, что она именно такого мнения и придерживалась. Если ты даешь кому-то свою любовь, то ее у тебя становится меньше»
[1300].
В «Уме моралиста» Сьюзен писала о сексуальности, с которой боролся фрейдистский психоанализ. «Власть – это отец любви» предполагает связь, в которой присутствует «родительская доминация». Для детей крайне важен родительский авторитет. Но если такой подход сохранится в человеке в зрелом возрасте, то любовь превращается в садомазохизм. Зрелый человек перерастет «садистское представление о коитусе» и достигнет «идеальной любви, в которой нет места влиянию родителей, это будет общение равноправных индивидов». Так Зонтаг писала в молодости. Но не смогла достичь такого даже на закате жизни.
Сьюзен была во многих вопросах настолько мудрой, что ее неумение понять, какое влияние она оказывает на окружающих, вводило людей в ступор. Со времен обучения в колледже удивленные друзья ломали голову над тем, была ли Сьюзен сознательно злонамеренной, и многие пришли к выводу, что она просто не в состоянии видеть то, как ее действия влияют на других людей. «Не то чтобы она хотела сделать людям больно, – говорила ее старая подруга по Чикагском университету Марта Эделхайт. – Она просто ничего не замечала»
[1301].
Альфред Честер говорил, что Зонтаг «удивительно бестактна». Она сама признавалась в том, что «глупа и бесчувственна», хотя отметила то, что Ирэн с ней не согласна: «Она думает, что я знаю, что делаю, но я просто жестокая». Тексты Зонтаг о «Х» продемонстрировали, что у нее было определенное самопонимание – желание понять свои недостатки и от них избавиться, но постепенно это желание исчезло. Известность предохраняла ее от последствий некоторых собственных поступков. Вокруг нее всегда было много льстецов: издателей, ассистентов, агентов, друзей, которые разбирались с последствиями того, что она натворила. Если Зонтаг и говорила о неуверенности и слабости, то все чаще в прошедшем времени и винила во всем свой недостаток опыта в молодые годы. Если Энни была заложником, то Сьюзен – иррациональной силой, заставлявшей ее разыгрывать все тот же старый сценарий, ссориться, бороться, вести все те же «маленькие войны». Несмотря на то что она дистанцировалась от Фрейда, ее действия являлись подтверждением одного из основных тезисов: неравного отношения сознательного и бессознательного.
К КОНЦУ ЖИЗНИ СЬЮЗЕН ПОСТОЯННО ТЕРЯЛА ДРУЗЕЙ. МНОГИЕ ИЗ ТЕХ, КТО РЕШИЛ С НЕЙ РАССТАТЬСЯ, СЧИТАЛИ, ЧТО У НИХ НЕТ ДРУГОГО ВЫБОРА.
Они любили ее и сожалели о том, что она ведет себя так странно. Словно она была ребенком, на которого не распространялись правила мира взрослых.
Ее неумение позаботиться о самой себе (она забывала почистить зубы и оплатить счета) было трогательным. Точно так же как и Милдред, она не всегда знала, где находится выключатель света в комнате. Дисбаланс между талантом, высокими интеллектуальными способностями и ее несостоятельностью в повседневной жизни доставляли массу проблем, как ей самой, так и ее друзьям. Люди видели, какой незащищенной она являлась, и стремились ей помочь. «Наблюдать за ней, выслушивать ее мнение, понимать, какой умной она является, было большим наслаждением, – говорила польская студентка Касиа Горска, работавшая на Сьюзен, а потом на Энни. – Но во многом она была как ребенок»
[1302].
Увы, она ненавидела того ребенка, которого любили окружающие. Харриет Сомерс первая поняла, что вызывающая поза Зонтаг была лишь панцирем, предохраняющим ее хрупкое существо: «Все, что произошло потом, было убийством ребенка, которым она являлась». Это было обоснованным убийством. Метафорическое я «Сьюзен Зонтаг» помогло ребенку – «Зовите ее Сью» – выжить, но решимость быть той, другой, дорого ей обошлась. Многие из тех, кто стремился защитить ребенка и любил его, тоже платили высокую цену. «Под всей этой монструозной личностью прятался испуганный милый малыш, – говорила Карла. – И в обществе этого малыша было просто замечательно»
[1303].
Глава 33
Женщина, которую можно коллекционировать
«Каждый писатель после определенных усилий, когда его труды воплотились в ряде работ, чувствует, что он или она является одновременно монстром и доктором Франкенштейном», – писала Зонтаг в коротком эссе «Одиночество», вышедшем в 1995 году. В этой работе она исследует отличия имиджа общественного лица и личной жизни писателя. Она писала, что есть «я» и есть «Зонтаг»:
