Действительно, между строк читается что-то невысказанное и ужасное. «И могла бы сама Марина быть —? Пришел ли ее черед заболеть —?»
[1518] Последняя сцена романа представляет собой один параграф длиной в 27 страниц. Иногда кажется, что это бессвязный бредовый текст, потому что Зонтаг писала его «в тумане болеутоляющих», отмечала Джоан Акоселла, которая брала у Сьюзен интервью в 2000-м
[1519]. По крайней мере, в течение двух лет Зонтаг испытывала страшную боль. До конца жизни она уже больше не чувствовала себя хорошо. У нее появилась нейропатия ног, ей стало сложно ходить, и пришлось делать физиотерапию.
Впрочем, вместе с болезнью к ней пришло одно утешение. В середине 1990-х гг. ее отношения с Энни ухудшились, и она возобновила связь с Лусиндой. Сьюзен всегда ее любила, но отрицала это, когда Энни заводила об этом разговор. Роман с Лусиндой происходил главным образом в Европе. И эта связь была большим ударом для Энни, но необходимость заботиться о Зонтаг объединила двух ее любовниц
[1520].
«Только Богу было известно, насколько она была слабой, – писала она про Марину, – но Он простил ее за то, что она так сильно старалась»
[1521]. Зонтаг всегда «старалась и вкладывала чуть больше», поэтому себя никогда не жалела. В отношении Марины угадывается представление американских светских пуритан о том, что спасение является наградой за строжайшую рабочую этику. Как только Сьюзен победила рак, она стала вкладывать в работу еще больше сил, чем ранее. «В сутках всего 24 часа, хотя я пытаюсь вести себя так, как будто их 48»
[1522], – писала она.
Такой настрой можно назвать завидным и даже вдохновляющим. Однако отношение Зонтаг к себе и к своему здоровью было совершенно безжалостным. Когда она болела, то полностью посвящала себя науке и лечению, но когда выздоровела, то совершенно перестала заботиться о себе и отвергала «идеал «здоровья» как буржуазный эгоизм. Несмотря на то что она любила науку, как писал Давид, «с яростным и непоколебимым упорством, граничащим с религиозным фанатизмом»
[1523], она могла настолько игнорировать самые простейшие научные принципы, что вводила в изумление своих близких.
С тех пор как она прочитала роман «Мартин Иден», она приравнивала сон к смерти. Грег Чандлер отмечал ее «странное отношение ко сну». Он говорил, что она «часто засыпала днем и потом горячо отрицала, что спала, несмотря на то что я видел ее спящей в спальне и слышал ее громкий храп». Терри Кастл однажды приехала в квартиру на Лондон-Террас и извинилась, увидев, что, судя по всему, разбудила Зонтаг своим появлением.
«У меня было чувство, что я только что обвинила ее в том, что она не читала Пруста или весь день смотрела мыльные оперы. Она нахмурилась и стала говорить со мной резко и грубо. Это с чего это я взяла, что она дремала? Конечно же, она не дремала! Она никогда не спит днем! Никогда! Просто исключено! Что за глупое замечание я себе позволила! Я что, совсем обалдела? Дремать – Боже праведный!»
[1524]
СЬЮЗЕН ВСЕГДА ПОРАЖАЛА ОКРУЖАЮЩИХ СВОИМ АППЕТИТОМ – В ЕДЕ, КУЛЬТУРЕ, В ПОЛУЧЕНИИ НОВЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ.
Она сама называла это качество «легендарной энергией». Зонтаг легко двигалась от одного мероприятия к другому, не показывая усталости и обижаясь на тех, кто за ней не успевал
[1525].
В Сараево она провела много вечеров при свете свечей и в обществе корреспондента New York Times Джона Бернса: «Я как сейчас вижу перед собой ее барсучью прическу». Сам Бернс чуть не умер от рака, и они обсуждали то, как стереотипы усиливают страдания от болезней. Бернс рассказывал ей о враче, который придерживается позиции, что дух сильнее материи, который дал ему мелки для рисования и призывал «сделать рак своим другом». Бернс и Зонтаг рассмеялись. Однако Бернс признался, что, когда заболел, думал, что «Господь его наказал за неверие». И «Сьюзен поняла, что я имел в виду под мыслями о том, что рак – это наказание»
[1526].
Рак не был наказанием за неверие в Бога. Но мог быть наказанием за неверие в науку, и даже пренебрежительно относившаяся к состоянию своего здоровья Сьюзен прекрасно знала, что курение является опасным. В 1993-м ей позвонил бразильский репортер с вопросом о том, какую марку сигарет она курила во время интервью. Репортер вспоминал: «Она страшно разозлилась и заявила, что ей не стоит предоставлять ему эту информацию, у нее был рак, и она не хотела, чтобы люди узнали, что она все еще курит»
[1527]. Она курила по меньшей мере две пачки в день, а когда в обществе к ней приближался фотограф, тут же передавала свою сигарету Карле. «Она засовывала мне в ладонь сигарету, даже если в тот момент я сама курила»
[1528].
В 1995 году, за три года до второго диагноза, она посещала встречи участников программы Smokenders. Буклет для участников был написан на языке «популярной психологии», который она всегда считала смешным. Курс был построен на «общем тезисе Фрейда – восприятии болезни в исторической перспективе». «Твое отношение – вот в чем разница между успехом и поражением», – писала она. И далее: «Не надо себя жалеть, смейся над собой, возьми себя в руки». Она также писала: «Жалость к себе – это негативное чувство. Замени его чувством позитивным. Избавившись от жалости к себе, ты вернешь себе самоуважение»
[1529]. Она так же давала себе практические советы: «Не мой пепельницу до следующей недели» и «Не курить в волнительных ситуациях».
Программа Smokenders была достаточно обычной программой для желающих бросить курить, но в описании Зонтаг она стала напоминать редимейды Марселя Дюшана.
«Наблюдай за курильщиками
Не правда ли, что они выглядят гламурно
Не правда ли, что у них вид людей, которые получают удовольствие
Ключ к самоулучшению – «реклама себе».
Скажи сама себе вслух
