В The New Yorker требовали документальное подтверждение каждой цитаты, поэтому признание Зонтаг должно было быть записано.
«Потом я пришла к ней в следующий раз. Она сидела в огромном кресле в центре гостиной. Я сказала: «Сьюзен, я должна попросить тебя перейти сюда или туда». Я сидела на диване. Она ужасно нервничала. Наконец, она пересела на диван. Я уселась у ее ног, включила диктофон, предварительно проверив его, чтобы не было никаких проблем с записью. Медленно и запинаясь, она произнесла то, что я процитировала в статье».
Ее признание было в стиле рафинированного автора эссе «Заметки о кэмпе». «Ну и что, что у меня были герлфренды и бойфренды? Я никогда не думала, что мне придется в этом признаваться, потому что мне казалось, что это самая естественная вещь в мире»
[1564].
На странице журнала фразы казались совершенно безобидными, но в реальности они дались Зонтаг с большим трудом.
«Человек, расшифровывавший интервью, был геем, обычным нью-йоркским геем, который совершенно не скрывался. И ему пришлось напечатать эти фразы. Он услышал не только слова, а сдавленный тон голоса Зонтаг. И этот человек сказал, что после этого расплакался. И я сказала ему: «Я тоже расплакалась». Зонтаг произносила эти слова, а я плакала»
[1565].
Клозет – это не место. Это метафора. Вместе со связанной с этим словом другой метафорой, «каминг-аут», оно является примером однобокости и недостаточности метафор в целом. В отличие от самых разных сложностей, которые предполагает понятие «каминг-аут из клозета», в лингвистическом смысле и разговорном языке это понятие описывает простое действие – решение и переход из одного пространства в другое.
Эта метафора не существовала до 60-х ни в движении за права геев, ни в общении между собой геев и лесбиянок.
«Принятая у геев кэмп-терминология, в данном случае выражение «каминг-аут», заимствовано из лексикона светских дам и означает выход молодой особы в свет, каминг-аут в общество своей социальной ровни… До войны геи использовали выражение «каминг-аут» только в смысле выхода или появления человека в мире геев, в гомосексуальном сообществе»
[1566].
В любом случае после появления понятия «клозет» появилась возможность исследовать его феномен. Если гомосексуалисты в эпоху борьбы за права женщин и черных начали понимать, что тоже являются меньшинством с ущемленными правами, они также понимали, что существует большая разница между тем, как растут и развиваются девочки и представители нацменьшинств по сравнению с тем, как растут дети – будущие геи.
Девочки или большинство девочек узнают о том, как должна вести себя женщина, от своих матерей. Чернокожий ребенок узнает, как бороться с проявлениями расизма от родителей и других живущих по соседству черных. Но будущие геи (чаще всего) рождаются в гетеросексуальных семьях и часто проживающих в районах, в которых геев совсем не жалуют. Следовательно, эти дети или молодые люди врут, ведут себя не так, как бы повели бы себя в других ситуациях. Для них ложь – это вопрос выживания.
ИМЕННО В ТАКОМ КОНТЕКСТЕ МОЛОДАЯ ЗОНТАГ В СВОЕ ВРЕМЯ ПИСАЛА, ЧТО «ЯВЛЯЯСЬ ГЕЕМ… Я ТОЛЬКО ХОЧУ БОЛЬШЕ ПРЯТАТЬСЯ».
В ее детстве умение прятаться было важно не только для подростков, но и для взрослых. Точно так же как и она, многие геи связали себя узами брака. До начала 60-х любые попытки общаться с другими геями были чреваты. В случае Сьюзен она чуть было не потеряла родительские права. Гомосексуалист в профессии, требовавшей наличие лицензии (в областях медицины, права и психиатрии), мог потерять эту лицензию по причине «моральной развращенности». Полиция часто досаждала им. Журналисты приходили в гей-бары, чтобы обнародовать имена и адреса их посетителей, часть которых после этого заканчивала жизнь самоубийством.
Все это приводило к низкой самооценке и депрессии. Доктор Чарльз Сильверстайн, бывший одним из первых психологов, лечивших геев, писал: «В то время считалось, что человек может измениться, если очень этого хочет. Считалось, что человек сам виноват, если у него есть фантазии о гомосексуальном сексе. Такие люди становились неудачниками в жизни семейной и социальной. Они не могли изменить себя, что приводило их в новые бездны депресии». Из-за этого «некоторые люди не могли создать любовные отношения со своим партнером. Такие пары встречались в сельской местности. Мне не попадались партнеры, которые долго жили вместе в больших городах, хотя знаю, что такие были»
[1567].
Даже после того, как движение за права геев начало набирать обороты после полицейского рейда в 1969 году (бар Stonewall Inn), понятие «клозет» совсем не значило каминг-аут или его отсутствие. Человек мог быть геем по выходным, а утром в понедельник становиться совершенно ничем не выделяющимся служащим. Или человек мог быть открытым геем в большом городе, но не в своем консервативном родном городке, когда навещал родных. Поэтому «клозет» никогда не был местом и тем, о чем можно было спокойно раз и навсегда позабыть. В безопасных для геев местах «каминг-аут означал, что надо было очень аккуратно вести совершенно обычный, будничный разговор»
[1568]. Как писал другой доктор, «это потенциально бесконечный процесс… Геи должны постоянно решать, открываться или скрывать свою ориентацию в зависимости от ситуации и людей, с которыми общаются. Ничего подобного гетеросексуалы не знают»
[1569].
Вот в таком мире выросла Сьюзен. Несмотря на произошедшие изменения отношения к геям, ее поведение к концу жизни показало, что ей так и не удалось избавиться от стереотипов поведения времен, когда она была молодой. Она спокойно могла объявить о том, что она – лесбиянка, что не повлекло бы за собой никаких социальных и правовых последствий. (Более того, честность укрепила бы ее репутацию борца-радикала.) Но привычка оказалась сильнее. С научной точки зрения претензий к гомосексуализму уже не было никаких, и психологи начинали все лучше и лучше понимать поведение геев. Двое исследователей писали в 93-м: «Сокрытие и выдача себя за гетеросексуала приводит к тому, что человек начинает сам себя ненавидеть, попадает в замкнутый круг лжи, обмана и полуправд, что приводит к ухудшению отношений с членами семьи и друзьями»
[1570].
