Шогнесси обожала советы, которые ей давала Зонтаг. «Свои советы Сьюзен давала совсем не милым тоном. Она всегда давала их немного жестоко. Но все ее советы были изумительными», – говорила Бренда. Многие касались различных премий, которые можно было получить. Сьюзен спросила Бренду, подала ли она на стипендию Гуггенхайма, и когда та ответила, что слишком молода, чтобы удостоиться такой чести, Сьюзен вскипела: «Не твое дело саму себя отвергать. Это их задача. Ты кладешь листок со своим именем в шляпу, участвуешь в лотерее. Если они тебя «зарежут», то это уже их дело. К тебе это никакого отношения не имеет! Что ты вообще о себе знаешь? Какая же ты эгоистка!» Бренда подала заявку, и подавала много лет подряд. И с 11-й попытки получила стипендию Гуггенхайма.
Другим Зонтаг так же резко давала важные советы. Она убедила Ричмонда Бертона высказывать свои мысли и соображения во время посещения музеев. Бертон считал, что его мысли являются слишком банальными.
«Она очень быстро делала замечания, с которыми я большей частью соглашался. Все остальные просто боялись об этом говорить. Она говорила: «Послушай, Ричмонд, большинство людей просто боятся своих собственных чувств». Это был такой для меня подарок понимания, так четко преподнесенный, и что особенно приятно, что не от кого угодно, а от нее самой»
[1593].
Она посоветовала Майклу Силверблатту вырасти. В детстве у Майкла была аллергия на пыль и грязь, поэтому его родители сожгли все его мягкие игрушки. Когда он вырос, то стал собирать такие игрушки. «Ты должен их выбросить, – приказала ему Зонтаг. – Все до последней. Ты уже не ребенок. Ты и так слишком долго этой детской шизой занимался. Я на тебя не злюсь, но ты бросишь это занятие. Просто остановись, и все. Забудь про детство». Он подчинился и потом был ей всю жизнь благодарен.
«А Джимми КакКорту она сказала следующее: «Джимми, не знаю уж, как это тебе удалось, но твой любовник весьма достойный человек, вы друг другу подходите, но если ты будешь продолжать пить, то ты его потеряешь. Ты его потеряешь, а сам будешь думать, что ты – пуп земли. Ты – малоизвестный автор одного специфического романа. Где гарантия, что ты напишешь второй роман?» И Джимми не стал на нее сердиться, записался в Анонимные Алкоголики, и они до сих пор вместе со своим парнем, и все это главным образом благодаря Сьюзен. Своими словами она ранила и уничтожила жизни такого же количества людей, которое своими словами и спасла. И я среди последних»
[1594].
В последние годы жизни с ней дружил молодой немецкий куратор Клаус Бизенбах. Он вспоминал о том, как в четыре часа утра, когда они покупали в Берлине картофель фри, Сьюзен разоралась на него за неправильное употребление одного слова. Этот случай в корне изменил все его отношение к своей работе: «Она донесла до меня, что все, что мы делаем, каждое слово, которое используем, имеет значение. Во всем есть свой смысл. Надо быть удивительно точным и сконцентрированным». Бизенбах понял, почему она обращала такое внимание на значения слов. «Клаус, – говорила Зонтаг, – ты куратор и критик, единственное, что у тебя есть, – это твое мнение. Не разбрасывайся им, не отдавай его просто так. Это единственное, что у тебя есть»
[1595].
«Такое ощущение, словно она и по сей момент засела у меня в голове. Она стала для меня авторитетом, идеализированным примером для подражания», – говорил Бертон. Впрочем, иногда ее авторитет превращался в авторитарное отношение. После смерти Зонтаг Шогнесси писала: «Меня шокировало, что эти женщины (включая Терри Кастл и Сигрид Нуньез) упоминали о том, что она говорила им, что они глупые. Они совсем не глупые». Она начала ходить к психоаналитику, чтобы понять, почему ее тянет к человеку, который так плохо к ней относится. Во всех отношениях и связях, в которых присутствует элемент подавления, редкие проявления доброты на фоне в целом плохого отношения являются наркотически притягательными. «Когда она действительно давала мне понять, что меня любит, а не считает меня идиоткой, это было просто потрясающе».
Зонтаг легко увлекалась людьми, и, следовательно, ее ждали бо́льшие разочарования, чем человека более сдержанного, более точно умеющего понимать людей и более ироничного по поводу своих собственных недостатков. Однако у нее был друг, который ее никогда не расстраивал, и имя этому другу Искусство. В 2001 году вышел сборник эссе «Куда падает ударение», в котором она объясняется в любви этому другу и пишет о том, как им восхищается.
Восхищение другими людьми бывает у тех, кто не способен восхищаться собой, писала она в «Любовнице вулкана». «Он хотел восхищаться собой, но чаще восхищался теми, кого любил». У леди Гамильтон была «страсть к обожанию»
[1596], которая была и у автора этого романа. Обожать и восхищаться – значит участвовать в чем-то более чистом, масштабном и красивом, чем ты сам, восхищение вписывалось в ее характер: увлечение, страсть – не долгая и упорная работа любви, а быстрое головокружительное увлечение.
Сборник эссе «Куда падает ударение» написан на основе 20-летних упражнений в восхищении и обожании. В нем много говорится о стремлении к идеалу, будь то произведение искусства или идеал «серьезной» – моральной, политической или художественной – жизни. Она обсуждает книги, кино, танец, людей, которых она боготворила в детстве, например Ричарда Халлибёртона, и тех, кого обожала – будучи взрослой: Лусинду Чайлдс и Иосифа Бродского. Она писала о местах, которые остались в памяти, в особенности о Сараево. Начиная с эссе «Против интерпретации» Зонтаг была известна тем, что сообщала о новых именах и тенденциях в искусстве. Она много читала и много путешествовала, что, бесспорно, помогало. В сборнике есть эссе о творчестве таких деятелей культуры, как Данило Киш, Райнер Вернер Фассбиндер, Мачадо Де Ассис, Хуан Рульфо и Говард Ходжкин.
ЗА МНОГИЕ ГОДЫ ИМЯ ЗОНТАГ СТАЛО СИНОНИМОМ ВЫСОКОЙ КУЛЬТУРЫ, И ПО ТЕКСТУ СБОРНИКА ЭССЕ «КУДА ПАДАЕТ УДАРЕНИЕ» МОЖНО ЛЕГКО ПОНЯТЬ, ПОЧЕМУ ЭТО БЫЛО ИМЕННО ТАК.
Она была интеллектуалом, которого знали люди, ничего не знавшие об интеллектуалах. Она была гуру в картине «Зелиг» Вуди Аллена, гением, придумавшим идею обложки Vanity Fair, женщиной, разрешившей Энни Лейбовиц сфотографировать себя в рекламе водки Absolut. Возможно, такие «достижения» могут показаться достаточно пошлыми, но в эпоху культуры шопинга культуре нужны были защитники, которые могли позволить себе зайти на демоническую территорию. Зонтаг была человеком, считавшим, что культура стоит того, чтобы ее защищали.
Она была человеком, который, по мнению многих, ходил на все премьеры, видел все оперы, читал все книги и боролся с блокадой Сараево посредством драматургии. Однако для самой Сьюзен все это означало психологическое давление, от которого можно было сойти с ума. В Израиле она говорила о том, что важность писателя объяснялась тем, чем или кем он был. Но важность и значение самой Зонтаг объяснялись тем, что она представляла собой. Метафора «Сьюзен Зонтаг» была воистину великим изобретением. Эта метафора стала больше, чем ее жизнь, она ее пережила, и именно поэтому такой тонкий критик, как Джоан Акоселла, была к ней милосердна. В сборнике «Куда падает ударение» есть эссе «Дети Борланд» об австралийском фотографе Полли Борланд, фотографировавшей взрослых мужчин, одетых детьми. Борланд показывала «банальные, но весьма интимные действия: плач, пускание слюны, процесс еды, сна, купания, мастурбации, которые в ее изображении становятся странными ритуалами, эти действия осуществляют взрослые мужчины, одетые детьми». Магия этих фотографий объясняется тем, что изображенные на них люди, ведущие себя как фрики, таковыми фриками не кажутся. В этих фотографиях «нет простодушия и наивности изображений Дианы Арбус».
