«Фотографии говорят о правде человеческой природы, которая кажется слишком очевидной для того, чтобы о ней говорить, – соблазн регрессии? Радости регрессии? – но которую при этом никто так прямо и прозорливо еще не исследовал. Они предлагают нам себя идентифицировать («ничто человеческое мне не чуждо»), пробуждают в нас смелость признать, что и мы можем представить себе такие чувства, хотя нас и удивляет то, что некоторые люди действительно на это идут, не стыдясь изображать эти чувства в жизни»
[1597].
У самой Зонтаг были эти фантазии, хотя она часто с отвращением говорила о своем детстве. («Она стала актрисой частично для того, чтобы не чувствовать себя ребенком»
[1598]). Зонтаг резко осуждала проявления детского поведения у своих друзей. Силверблатту она рекомендовала забыть о детстве.
Она превратила своих любовниц (включая Ирэн, Карлотту и Лусинду) в аватаров своей собственной матери. Когда в 2000 году Энни в 51 год решила родить, возраст оказался не самой большой проблемой. Карда Иофф говорила: «Она давно высмеивала ее желание родить»
[1599]. Шогнесси говорила о том, что Зонтаг очень расстроилась из-за того, что Энни начала эту историю «без ее согласия». Однажды за ланчем Зонтаг расплакалась и призналась: «Я в ужасе. Энни меня бросает. Она собирается рожать без меня»
[1600].
Энни говорила: «Я хотела дать многое. Я много дала Сьюзен, но хотела давать еще больше. Я хотела давать больше любви. Я выросла в большой семье и хотела иметь детей. Я хотела двигаться дальше. И в конце концов наши пути разошлись». Она хотела помочь Сьюзен сделать то, о чем та мечтала всю жизнь. «Я счастлива от того, что у меня есть Сара. Что тебе до этого?» Она купила Сьюзен квартиру на rue Seguier в отеле Hôtel Feydeau de Montholon на берегу Сены с видом на Нотр-Дам. «Квартира в Париже была для того, чтобы она там могла писать»
[1601], – говорила Энни.
Сьюзен полюбила Сару. Энни сфотографировала их вдовеем на пляже в Лонг-Айленде. Сьюзен, заканчивающая жизненный путь, и Сара, этот путь только начинающая. «Я делала эти снимки и думала: «Так кто же из них ребенок?»
[1602] – говорила Энни со смехом.
Спустя два или три года Шогнесси не без помощи Сьюзен получила стипендию в Японии, в стране, в которой родилась ее мать. Шогнесси жила в Токио, куда Сьюзен приехала для того, чтобы судействовать на арт-конкурсе. Бренда была очень рада видеть Зонтаг, которая примчалась на встречу в «возбужденном состоянии» и начала забрасывать Бренду вопросами. «Она говорила быстро-быстро, словно маньяк: «Как тебе здесь нравится? Как тебе здесь нравится? Как тебе Токио?» Я ответила: «Мне здесь очень нравится». Она: «А что именно? Расскажи, что именно тебе нравится? Почему тебе здесь так хорошо?»
До этого с Брендой часто случалось, что в разговоре Сьюзен называла ее глупой или смешной. После нескольких месяцев жизни в Японии Бренда решила ответить, что ей нравится, как древняя культура этой страны совмещается с футуризмом и современностью.
«Она широко развела руками: «Да как тебе такое может нравиться? Это же конец чтения!»
«Что ты имеешь в виду – конец чтения?» – переспросила я. «Это конец чтения! Все, что ты любишь! Книги! Всему этому конец! Это конец чтения!» Я отвечаю: «Чего ты так негативно? Зачем ты хочешь со мной спорить? Я с тобой спорить не собираюсь». Я сама начала на нее кричать. Сцена была очень смешной. На самом деле, если вдуматься, замечание о том, что Токио – это конец чтения, является довольно забавным.
Я начала плакать и потом сделала то, чего раньше никогда не делала. «Знаешь что? Я уже не могу. Я не пойду с тобой на ланч. Я ухожу».
Я повернулась и стала уходить, и она с силой схватила меня за руку: «Не уходи. Не оставляй меня здесь». Я, типа: «Хорошо, хорошо». Тут я поняла, что она не знает Токио и может заблудиться.
А она: «Я была в Японии 100 раз, я здесь знаю все». На самом деле она ужасно испугалась остаться одной на улице. Она сказала потом: «Я не знаю, как вернуться в отель. Не знаю». При этом она жила в большом и известном отеле. Найти этот отель можно было без проблем. Но она очень расстроилась. Она все еще крепко держала меня за руку. Я сказала: «Ладно, ОК. Проехали. Забудем об этом. Пошли на ланч»
[1603].
Глава 41
Наблюдение за катаклизмами
В НАЧАЛЕ 2001-го СЬЮЗЕН ВМЕСТЕ С ДАВИДОМ ВЕРНУЛАСЬ В САРАЕВО, ЧТОБЫ ОТМЕТИТЬ НАСТУПИВШИЙ МИЛЛЕНИУМ.
Как она говорила, Сараево – идеальное место для встречи нового века. XX век начался в Сараево убийством в 1914 году Франца-Фердинанда и закончился в 1992-м блокадой города. Сенада Кресо, которая к тому времени стала пресс-секретарем боснийского правительства, говорила, что Сьюзен всегда чувствовала себя счастливой в Сараево. Кресо увидела, что Зонтаг находится «в фантастическом настроении… была полна энергией». Они поехали «в один из немногих приличных ресторанов города».
«Мы хохотали до упаду, ели, напились… И впервые за все время знакомства мы с Давидом начали болтать об астрологии. Я читала книги, наподобие «Знаки любви» и «Знаки звезд» Линды Гудмен, и оказывается, что их читал и Давид. Для нее это было полным откровением. Открытием совершенно новой территории»
[1604].
Вскоре стало известно о том, что Энни забеременела. В феврале Зонтаг дала в Оксфорде лекцию, которая потом превратилась в эссе «Смотрим на чужие страдания», последней книгой, опубликованной при жизни Сьюзен. В лекции, как и в книге, Зонтаг продолжала обсуждение вопросов, волновавших ее многие годы: о роли писателя и политики, языка и войны, изображения и жестокости. В той книге она писала: «Наблюдение за происходящими в другой стране катаклизмами является одним из фундаментальных переживаний современной жизни».
Днем 11 сентября она тоже была наблюдателем или зрителем. В тот день террористы напали на пилотов и направили авиалайнеры в знаковые объекты США. Один из самолетов, летевших на Вашингтон, в результате борьбы в салоне не долетел до цели и упал в поле в штате Пенсильвания. Два лайнера врезались в башни-близнецы в Нью-Йорке, одно время бывшими самым высокими зданиями в мире, в результате чего башни обвалились. Еще один захваченный самолет упал на Пентагон. Весь мир смотрел по ТВ, как люди выбрасывались с верхних этажей башен-близнецов. Среди наблюдавших за развитием драмы была и Сьюзен, которая находилась в берлинском отеле Adlon.
