Сьюзен приехала в Нью-Йорк 1 января 1959 года, в тот же самый день, когда войска во главе с Фиделем Кастро вошли в Гавану. Она поселилась в доме № 350 по Вест-Энд-авеню, между 66-й и 67-й улицами, менее чем в десяти улицах от здания на 86-й, где провела первые месяцы своей жизни. Эта квартира занимала весь пятый этаж дома без лифта. У Давида появилась своя спальня с окнами, выходящими на улицу, а Сьюзен спала и работала в гостиной.
К тому времени, когда она приехала в Нью-Йорк, то, что она родилась в этом городе, уже давно позабылось. Она жила в семи штатах, а также в Англии и Франции. «Я вообще-то не урожденный житель Нью-Йорка», – говорила она гораздо позднее, подчеркивая свою связь с американской глубинкой, и люди очень удивлялись тому, что она родом не из этого мегаполиса
[460]. В некотором смысле Зонтаг была совершенно права, но, с другой стороны, ее желание убежать от своих корней и делало ее самой настоящей жительницей Нью-Йорка.
НЬЮ-ЙОРК – ЭТО ГОРОД БЕЖЕНЦЕВ, И ЗОНТАГ, КАК «ВЕЛИКИЙ АТЛЕТ АМБИЦИЙ», НАШЛА В НЕМ СВОЕ МЕСТО СРЕДИ ТЕХ, КТО СОСТАВИЛ ЕЙ ОТЛИЧНУЮ КОМПАНИЮ
[461].
Сьюзен приехала в город, который в то время находился в упадке. В 1950-х годах население города начало уменьшаться, многие уезжали в зеленые и белые с точки зрения этнического разделения пригороды. В 1957 году состоялась премьера «Вест-Сайдской истории», и Верхний Ист-Сайд получил известность как район трущоб с высокой преступностью и бандами, состоящими из представителей национальных меньшинств. Несмотря на такую репутацию, на Вест-Энд-авеню всегда жила интеллигенция, например, психоаналитики и профессура Колумбийского университета.
Благодаря протекции Якоба Таубеса Сьюзен нашла работу в журнале Commentary. «То, что ты – женщина, представляет собой небольшую сложность, но эту сложность можно решить»
[462], – говорил он ей в октябре. Редактор Commentary Эллиот Коэн, которому было суждено умереть всего несколько месяцев спустя, говорил: «Разница между нашим журналом и Partisan Review только в том, что мы признаем, что мы еврейское издание»
[463]. Журнал издавал Американский Еврейский комитет, и, по словам следующего после Коэна редактора Нормана Подгореца, он «был одним из двух журналов, для которого хотели писать» молодые люди, стремящиеся стать интеллигентами. Вторым таким изданием был Partisan Review»
[464]. Подгорец и Сьюзен Зонтаг, а также оба упомянутых издания оказались в центре политических и культурных дебатов 1960-х.
То, что Зонтаг начала работать в журнале, имело большое значение. Кроме этого, большое значение имело и влияние на нее людей, с которыми она познакомилась в первые месяцы жизни в Нью-Йорке. Как Харриет и предполагала еще в Париже, у Сьюзен начался роман с бывшей девушкой Харриет Ирэн Форнес. Ирэн стремительно становилась «королевой даунтауна», легендой богемы из Гринвич-Виллидж, и, несмотря на то что ее имя было известно в основном в театральных кругах, целое поколение творческих личностей Нью-Йорка вспоминало ее страстный темперамент, театральное мастерство и огненную сексуальность
[465]. «Латинский фейерверк» – называл ее Роберт Силверс, который вскоре после этого основал посвященное книжным рецензиям издание The New York Review of Books
[466]. Вот как Харриет с характерной для нее прямотой отзывалась об Ирэн: «Она может сделать так, что и камень кончит»
[467].
Ирэн родилась на Кубе в 1930 году и жила на острове до смерти своего отца. Ее мать, точно так же как и Милдред, была «повернута» на Голливуде и образе Америки в кинофильмах, поэтому в 45-м вместе с дочерью, сестрой и своей матерью переехала в США. Сперва они поселились в Новом Орлеане, в котором у них были родственники, а потом перебрались в Нью-Йорк.
«Конечно, жизнь в Нью-Йорке показалась мне более интересной, чем жизнь на Кубе, потому что на Кубе за девушками постоянно присматривают, им что-то разрешают делать, но главным образом запрещают все. В США молодые люди казались свободными. Мне очень нравилось работать. Моя первая работа была на фабрике, и я ее обожала. Я обожала быть рабочим, и я обожала, что в конце недели платили зарплату. Когда я обналичивала чек, я чувствовала, что произошла какая-то магия. Я шла в банк, обналичивала чек в доллары, пачку которых гладила потом в кармане. Наверное, с того самого момента я стала американкой»
[468].
Нью-Йорк был для Сьюзен городом совершенно незнакомым и новым. Сотрудники Commentary были в основном иногородними, с разными интересами и жизненным опытом. Некоторых из них она знала по Беркли, Чикаго, Кембриджу или Парижу. В отличие от них, говорил Стивен Кох, «Ирэн была полным неучем. Но по мнению Сьюзен, Ирэн была гениальной.
ЗОНТАГ НИКОГДА РАНЬШЕ НЕ ОБЩАЛАСЬ С ЛЮДЬМИ СОВЕРШЕННО ГИГАНТСКИХ УМСТВЕННЫХ СПОСОБНОСТЕЙ, НО ПРИ ЭТОМ НЕ ПОЛУЧИВШИХ НИКАКОГО ОБРАЗОВАНИЯ. СЬЮЗЕН БЫЛА В ШОКЕ ОТ ТОГО, КАКОЙ УМНОЙ БЫЛА ИРЭН»
[469].
У Ирэн была дислексия, и она ходила в школу всего до шестого класса. Она начала работать на текстильной фабрике, потом стала сама заниматься дизайном текстиля, что привело ее к рисованию. После знакомства с Харриет в конце 1953-го Ирэн поехала с ней в Париж. В Париже она начала рисовать, а вернувшись в Нью-Йорк, она «зажигала» в кровати с Норманом Мейлером и его второй из, в общей сложности, шести жен по имени Адель Моралес. Адель была известна разве что тем, что заказывала нижнее белье из голливудского магазина крайне кичевых товаров Frederics of Hollywood, а также тем, что муж пырнул ее ножом и чуть не убил во время драки
[470].
Боб Силверс вспоминал, что Ирэн была «женщиной электрического напряжения. В ее характере и поведении не было ничего спокойного. Она могла сказать: «Знаешь, иногда самый лучший способ разобраться с человеком – это его побить». Вот такой, «латинский» совет она давала
[471] и сама этим советом часто пользовалась. «Она была очень живой, симпатичной, сочной и такой, которую всегда хочется обнять» – так говорил о ней один знакомый. Однако желание обнять Ирэн могло быть неверно истолковано. «Однажды к ней подкатил какой-то чел, и уже через секунду он орал благим матом и поднимал вверх окровавленную руку, на которой были следы зубов Ирэн».
