Однажды на очередной вечеринке Сьюзен познакомилась с одним из редакторов Partisan Review Уильямом Филипсом и спросила его, как они набирают своих авторов.
«Надо попросить», – ответил он.
«Я прошу»
[561], – ответила она.
Летом 1962-го, всего через несколько недель после подписания контракта на выпуск своего первого романа, в Partisan Review появилась ее первая рецензия на роман «Раб» Исака Бешевис-Зингера. В этой рецензии присутствуют все основные черты и темы творчества Зонтаг: сон («самая чистая форма постклассического романа – это кошмар»), разделение ума и тела («роман предвкушает агонию разрозненных эмоциональных и интеллектуальных битв»), а также занятное, но оставшееся необъясненным определение предмета современного худлита: «недостаток аппетита и страстных чувств»
[562]. Эту статью уже никогда больше не перепечатывали, но она ознаменовала появление Зонтаг в командирской рубке корабля Семьи и сообщила всем о том, к какому издательству принадлежит ее автор. Роман «Раб» был опубликован Роджером, и один из переводчиков этого романа, Сецил Хемли, положительно отнесся к «Благодетелю», после чего стал первым редактором прозы Сьюзен.
В феврале 63-го появилось новое издание The New York Review of Books. Из-за забастовки печатников публикация New York Times и других газет на некоторое время остановилась. Вдохновленная эссе Элизабет Хардвик под названием «Упадок книжной критики» (1959 г., Harper’s), небольшая группа, в которую входила сама Хардвик, начала выпускать свое издание, посвященное книжным рецензиям. В составе этой группы были выпускник Чикагского университета Роберт Силверс, редактировавший эссе Хардвик в Harper’s, а также молодая пара известных редакторов Джейсон и Барбара Эпстайн. В первом номере издания были рецензии на книги Гора Видала, Нормана Мейлера, Уильяма Стайрона, Адриенны Рич, Альфреда Казина, Роберта Пенна Уоррена, Уистена Хью Одена и Роберта Ловелла. Кроме этого, была рецензия Зонтаг о Симоне Вейль.
В шутку издание The New York Review of Books часто называют The New York Review of Each Other’s Books (Рецензии на книги друг друга). Это издание стало официальным печатным органом третьего, и последнего, поколения Семьи. Про Partisan Review шутили, что на печатных машинках в редакции были специальные клавиши с надписью «Отчуждение»
[563]. Про The New York Review of Books этого не скажешь, но все же оно стало последним органом последнего поколения Семьи. Точно так же как музей Гуггенхайма, издательство FSG и The New York Review of Books стали частью американской культуры, вульгарность и жестокость которой критиковали. При этом они же символизировали амбиции и престиж этой самой американской культуры. FSG и The New York Review of Books было суждено стать краеугольными камнями, на которых Зонтаг построила свою карьеру.
Когда в октябре 63-го роман «Благодетель» поступил в продажу, он был посвящен Ирэн Форнес. Во время их совместной поездки на Кубу, и даже чуть раньше, их отношения стали напоминать устоявшийся стереотип, который был свойственен отношениям Зонтаг с Харриет и Филипом. Собственно говоря, все ее романы развивались по одной и той же схеме. Спустя несколько месяцев после горячей страсти она начинала ругаться и ревновать.
Ирэн привлекала Сьюзен своей красотой и непохожестью. «До настоящего времени, – писала она в 1959-м, – мне казалось, что единственными людьми, которых я могу по-настоящему глубоко понять и любить, были только дубликаты моей несчастной натуры. (Мои интеллектуальные и сексуальные чувства всегда были кровосмесительными.) Сейчас я люблю человека, который совсем на меня не похож – она не еврейка, не нью-йоркский интеллектуал, – а я нисколько не потеряла ощущение близости к этому человеку.
Я ПОСТОЯННО ЧУВСТВУЮ ЕЕ ИНОРОДНОСТЬ И ОТСУТСТВИЕ ОБЩЕГО БАГАЖА, И ИСПЫТЫВАЮ ОГРОМНОЕ ОБЛЕГЧЕНИЕ ПРИ ЭТОМ»
[564].
Сьюзен высказала эти соображения Ирэн, которая не очень любила свой имидж «латинского фейерверка». Ирэн писала, что Сьюзен воспринимала ее как «иностранку из Латинской Америки, с хорошим вкусом и сексуальным опытом, а также умную, но необразованную». Вот что по этому поводу писала Сьюзен в дневнике: «это неверно, по словарю образование – это развитие характера и умственных способностей, а также систематическое воспитание»
[565]. То, что Зонтаг прибегла к помощи словаря, чтобы показать их различия, свидетельствует о том, что они все чаще ссорились. Живший рядом с ними поэт Сэм Менаше, который предлагал Сьюзен выйти за него замуж, был поражен громкими криками и руганью, раздававшимися из их квартиры.
Ирэн говорила о том, почему Сьюзен не чувствует себя уверенной. «Ирэн говорит о том, что я попала под созданный обо мне в моей семье имидж: я – дочь своей матери»
[566]. Зонтаг подмечала пассивно-агрессивный склад своего характера и понимала, что сама превратила Ирэн в Милдред.
«Мой мазохизм, карикатурно отраженный в переписке с Ирэн этим летом, отражает не желание страдать, а надежду на успокоение от гнева и то, что я смогу пробить дыру в безразличии, от которого страдаю (я «плохая», т. е. безвредная)… Когда мама замечает, что мне больно, она перестает меня бить. Но Ирэн не моя мама»
[567].
Несмотря ни на что, Ирэн все же была «великим поворотным пунктом» в ее жизни. Она понимала страхи Сьюзен и говорила о том, как от них избавиться. «Она предложила мне идею, которая глубоко чужда мне, – как это все сейчас кажется удивительным! – идею того, как можно воспринимать самого себя. Раньше я считала, что мой ум помогает видеть только то, что находится вне меня! Потому что я не существовала в том смысле, в котором существовали все и вся остальное»
[568].
Так же как и после прочтения дневников Харриет, Сьюзен была в отчаянии после прочтения дневников Ирэн. Это отчаяние объяснялось не тем, что она влезла в личные записи, а тем, что такое поведение говорило об ее характере.
«МЕНЯ ПОКОРОБИЛО ТО, ЧТО Я УВИДЕЛА В ЭТИХ ЗАПИСЯХ САМУ СЕБЯ, КОТОРАЯ ПОСТОЯННО ИЩЕТ ЗАЦЕПКУ В МНЕНИЯХ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ»
[569].
Если Сьюзен боролась с «Х», то Ирэн изнасиловал ее родственник, что неизбежно нанесло психическую травму. Один их ее кузенов говорил, что Ирэн находилась в состоянии «то гнева, то радости». Их «отношения должны были рано или поздно взорваться»
[570], но их партнерство – волевого интеллекта Сьюзен и природного гения Ирэн – было крайне полезно для обеих. Ирэн уехала в Европу, жила в Париже, а потом в испанской деревне. «Я думала, что стала Гогеном, – говорила она. – Жители деревеньки считали меня сумасшедшей»
[571].
