Стивен часто спрашивал ее о том, как ей удалось стать известной. «Все очень просто, – отвечала Зонтаг, – находишь какую-нибудь ветку и по ней движешься». Друзья писали, что слава не особо изменила Зонтаг. «Она совершенно спокойно относилась к тому, что могла плохо выглядеть, – говорил Левин. – У нее была естественная привлекательность, которой не были нужны ни косметика, ни дорогая одежда». Складывалось ощущение, что ей не особо нравилась то, что она притягивает внимание окружающих. «Я все это ненавижу, – заявила она Стивену на гламурной вечеринке. – Останавливаюсь у стола с закусками и думаю о том, когда лучше уйти». Она старалась оградить себя от вторжений посторонних в свою жизнь и уменьшить количество обязательств, возникших после того, как стала знаменитой и публичной личностью. На ее телефонном аппарате было напоминание в виде надписи со словом «Нет»
[610].
Конечно, как и в случае, когда ее задело, что Бернард Донохью не заметил ее ковбойские сапоги, она больше делала вид, что ей безразлично внимание к ее персоне. Многие пытаются произвести впечатление, и те, кто знал Зонтаг, говорили, что у нее было какое-то странное врожденное качество, которое не зависело от того, как она выглядела, как была одета и на сколько вечеринок ходила. «Она обладала всеми качествами звезды, – говорил Давид, – и она это знала». Но Зонтаг не использовала многие возможности, которые ей давала жизнь. «Она могла бы быть еще более известной, если бы захотела. Когда она вырвалась на «большую сцену», ей делали много предложений, благодаря которым можно было стать еще более популярной – съемки на телевидении, написание сценариев для Голливуда и многое другое»
[611].
ВПРОЧЕМ, ОНА БЫЛА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПРОДУКТИВНОЙ. ВСЕГДА СТАРАЛАСЬ СДЕЛАТЬ БОЛЬШЕ.
«Она училась и читала 24 часа в сутки без остановки, – вспоминала ее подруга по Чикагскому университету Марта Эделхайт, – после чего ходила с красными глазами»
[612]. Еще в подростковом возрасте, прочитав «Мартина Идена», Сьюзен старалась урезать время сна, просыпаясь в два ночи, чтобы успеть сделать больше. Когда она стала старше, начала принимать амфетамины, чтобы максимально эффективно увеличить время бодрствования. Амфетамины были самым распространенным наркотиком на Фабрике, и пик их популярности пришелся на конец 1965 – начало 1966-го, на взлете известности Зонтаг. Вот как описывала то время одна из суперзвезд Уорхола Ондин:
«О, это было замечательно. Все было золотого цвета, совершенно все. Все цвета становились золотыми. Это была полная свобода. Каждый раз я приходила на Фабрику тогда, когда было нужно, вовремя. Каждый раз возвращалась домой именно тогда, когда нужно. Все были вместе, это был конец той эпохи. Это был конец популярности амфетаминов, последний раз, когда амфетамин было приятно принимать. И мы его принимали. Не жалея»
[613].
Одним из людей, продававших Сьюзен амфетамины, был Уистен Хью Оден. Она приходила к нему домой на Ст. Маркс-плейс и удивлялась тому, какие у него были некрасивые ноги. «Очень часто он ходил босиком, – рассказывала она со смехом своей ассистентке, – и его ноги были в мозолях, страшные ноги, просто мрачные»
[614]. Впрочем, Зонтаг использовала амфетамины не потому, что это было модно. «Мы принимали амфетамины исключительно для работы», – говорил Левин. Под стимуляторами Сьюзен и Дон работали по несколько дней без остановки. «Мы вставали только для того, чтобы пописать, выбросить окурки из пепельницы и сделать кофе»
[615].
Амфетамины помогали Сьюзен делать все то, что она обычно делала, только гораздо быстрее. «Сьюзен любила успеть сделать в один день как можно больше, – рассказывал ее друг Гари Индиана, который, хотя и сам любил амфетамины, поражался энергии Сьюзен под препаратом. – Она могла съездить в Чайна-таун на ланч, потом в кинотеатр на Bleecker Street на утренний сеанс, потом в Public Theater в Челси, а потом на Таймс-сквер, чтобы заценить сразу два каратистских фильма»
[616].
«Писательский труд – это труд тяжелый, – говорила писательница Сигрид Нунез, которая некоторое время жила вместе с Сьюзен и Давидом в 1970-х. – Особенно когда ты работаешь над тем, над чем работала Зонтаг. А с амфетаминами все становилось проще. Вдохновение приходило совершенно безболезненно. Единственной причиной того, что она принимала амфетамины, было то, что под ними было легче писать». Позднее Нунез рассказывала Камилле Паглия, что для того, чтобы закончить эссе, Сьюзен принимала амфетамины и не спала две недели
[617].
Недели без сна, блоки Marlboros и бутылочки Dexedrine запивались реками кофе. Такое поведение может показаться нормальным для человека, который «делает вид, что у него нет тела». Но сколько бы настоящий человек ни прятался за своим собственным имиджем, как бы упорно ни отрицал существование своего тела, оно от этого не исчезает.
Глава 16
Где заканчиваешься ты и начинается камера
Когда после смерти Зонтаг опубликовали часть ее дневников, многих друзей удивило, насколько безжалостной по отношению к себе она была. «Я всегда ассоциировала себя с леди-сучкой, которая сама себя уничтожает»
[618], – писала Зонтаг в 1960-м. «Я не хороший человек, – писала она в 1961-м. – Повторяю это 20 раз в день. Извините, но это так». Спустя несколько дней добавила следующее: «Лучше даже так – «Ты, черт подери, кто такая?»
[619] В 1965-м она писала, что не считает себя плохим человеком, скорее «незаконченным. Не то что со мной принципиально что-то не так, суть в том, что я должна быть более (живой, отзывчивой, щедрой, оригинальной, тактичной, чувствительной, смелой и т. д.)»
[620].
ОНА ОТМЕЧАЛА ТО, ЧТО ОКРУЖАЮЩИЕ ЕЕ КРИТИКУЮТ, НО, УПОМИНАЯ «Х», ЗАЯВЛЯЛА, ЧТО СЬЮЗЕН НЕ ЯВЛЯЕТСЯ СОЗНАТЕЛЬНО НЕДОБРОЙ: «СКОРЕЕ Я ГЛУПАЯ, БЕСЧУВСТВЕННАЯ».
Для человека, страдающего от «Х», слава представляла реальную опасность. Ей надо было, чтобы ее видели и оценивали другие, потому что без них Сьюзен впадала в состояние, которое подметила Ирэн, – в роль дочери Милдред. «Ненавижу находиться одной, потому что когда я одна, то чувствую себя десятилетней», – писала Зонтаг в 1963-м, вскоре после публикации «Заметок о кэмпе». «Когда я с другим человеком, то занимаю у него статус взрослой + самоуверенность». Во время 24-часового путешествия в Пуэрто-Рико она столкнулась лицом к лицу «с безжизненной, настоящей мной. С той, от которой я бегу, частично при помощи того, что нахожусь с другими людьми. С ленивой мной, со «слизняком». С той, которая спит, а когда не спит, то чувствует себя постоянно голодной. С той, которая не любит мыться и не умеет танцевать. С той, которая ходит в кино. Которая кусает ногти».
