Впрочем, как можно догадаться, эссе «Письмо из Швеции» написано в меньшей степени о шведах и в большей – о самом авторе работы. Вот что она пишет в конце эссе:
«В Швеции провели значительные реформы, но не произошло никаких радикальных перемен. Эти реформы носят гуманистический и социальный характер, но не решают главную проблему шведов как человеческих существ. Их не пробудили после хронической депрессии, не высвободили их новую энергию, не создали и не смогли создать Нового Человека. Поэтому Швеции нужна революция»
[799].
ЗА ВСЕМИ ЭТИМИ ПРОКЛАМАЦИЯМИ И ПРИЗЫВАМИ ОЩУЩАЕТСЯ ЧУВСТВО РАЗОЧАРОВАНИЯ.
Описанные ею реформы оказались менее важными, чем надежды, которые она возлагала на поездку в Швецию. В некотором смысле поездка была побегом от собственного сознания, стремлением начать новую жизнь где-то в другом месте. В терминологии лечения алкоголизма – этот метод известен как «географическое излечение» – попытка избавиться от зависимости путем «перемены мест» и смены обстановки. Разочарованный американец может уехать за границу. Писатель в творческом кризисе может попробовать себя в качестве сценариста. Страдающая депрессией женщина может стать «новым человеком». Она писала о Ханое: «В трудностях рождается новый человек»
[800].
Она искала этого человека, искала любовь. Эссе заканчивается одним из самых популярных призывов 1960-х: «Hasta la victoria siempre!»
[801]
Глава 20
Четыреста лесбиянок
Сьюзен любила в шутку говорить, что в Европе 400 лесбиянок
[802]. Среди них были богатые наследницы, светские львицы, писательницы, аристократки, актрисы и дизайнеры. Это была своеобразная аристократия внутри аристократии. Так сказать, женский эквивалент того, что в Англии Исайя Берлин называл Гоминтерном, а во Франции называли l’homo. В Лондоне и Париже, в Каннах и на Капри эти женщины отдыхали, влюблялись и разбивали сердца все в том же эксклюзивном кругу общения.
Для этих дам гомосексуализм был отнюдь не отказом от классовых привилегий, что часто наблюдается в случае с героями романа «Ночной лес». «Они жили в милом месте, – говорила одна дама другой. – Но богатыми я бы их точно не назвала»
[803]. Именно так можно было бы описать семью Анны Карлотты дель Пеццо, герцогини Кайанелло. Когда они встретились в 1969 году, Сьюзен жаждала любви, а Карлотта была девушка романтичная, словно из романа. Сьюзен не влюблялась лет десять, со времен Ирэн. Позднее Давид говорил: «Не думаю, что Сьюзен любила кого-нибудь так, как она любила Карлотту»
[804].
Они были очень разными. Сьюзен была американкой, представительницей среднего класса, целью которой было кем-то стать. Карлотта была неаполитанской аристократкой, ее волновало только то, чтобы быть. «Такие люди практически с обидой воспринимают вопрос: «Что ты думаешь, что собираешься делать?» – говорила поэтесса Патриция Кавалли. Карлотта даже по меркам женщин своего круга была абсолютно бездеятельной. «Ее подруги, дамы ее возраста, с которыми она ходила в школу, все что-то делали, – говорил художник Марилу Усташио. – Вот только она не делала совершенно ничего».
«Карлотта вполне могла и не вставать с кровати, – вспоминал художник. – Строить с ней какие-либо планы было просто нереально»
[805]. В 1970 году Джованелла Заннони так говорила Сьюзен: «Она периодически очень туманно начинает воспринимать понятие времени и что это понятие означает. Она совершенно не в состоянии осознать, что у других людей есть обязательства и встречи, на которые надо появляться вовремя»
[806]. Кавалли говорила также: «Мне кажется, что она за всю свою жизнь не прочла ни одной книги». Дон Левин считал, что Карлотта в своей жизни делала две вещи: «крутила по утрам толстые «косяки» из коричневой бумаги и делала на завтрак очень острый соус для пасты»
[807].
Характер Карлотты представлял собой полную противоположность «радикальной» или, в русском переводе, безоглядной воли, то есть полную противоположность Сьюзен. Впрочем, ее безделье тоже оказалось не безоблачным. Однажды Усташио упрекнул ее в лености, на что та резко ответила: «А ты думаешь, что это легко – ничего не делать?!»
До встречи со Сьюзен Карлотта жила наполовину феодальной жизнью, наполовину жизнью «сливок общества». Она много путешествовала. Давид Рифф говорил, что «я назвал бы ее Eurotrash». Она была высокой и худой, имела склонность к меховым шубам с поясом и подбитыми плечами, а также любила надевать норковые шубы прямо на футболки без лифчика. Она была моделью, тусила с Висконти, снималась в массовке у Пазолини, жила в мире людей, по выражению Левина, «которые не думают: «Может, вместо того чтобы быть на этой вечеринке на Капри, мне стоит написать пьесу?»
[808]
СО СТОРОНЫ ОТНОШЕНИЯ СЬЮЗЕН И КАРЛОТТЫ КАЗАЛИСЬ ПОЛНЫМ МЕЗАЛЬЯНСОМ, ОНИ БЫЛИ АБСОЛЮТНО ПРОТИВОПОЛОЖНЫМИ ПАРТНЕРАМИ.
Но Карлотта была красивой, а Сьюзен любила красивых женщин. Ницше говорил: «Воспринимать вещь как прекрасную значит воспринимать ее обязательно неправильно». Сьюзен часто цитировала эту фразу
[809], но если она и воспринимала, что Карлотта делает что-то неправильно, то она была не одинока. «Когда я с ней познакомился, – рассказывал Усташио, – мне было сложно не очароваться». Кавалли соглашалась: «Очарование во плоти». В нее влюблялись многие. У нее была андрогинная внешность, «как мальчик», говорила Кавалли, – и она спала с мужчинами и с женщинами. Однажды в Нью-Йорке Левин ходил с Карлоттой в кино на картину с Кирком Дугласом в главной роли. «Он был прекрасен в кровати», – шепотом сообщила Карлотта. Среди ее любовниц были многие из 400 европейских лесбиянок: Колетт де Жувенель, дочь великой писательницы и итальянская кинозвезда Мариэлла Лотти.
Карлотта была наркоманкой и любила героин. За ее очарование и впечатление «не от мира сего» ей прощали то, что никогда бы не простили другим. У нее часто были проблемы с законом. Иногда она удачно выкручивалась из ситуации («Сейчас я позвоню министру юстиции»), но иногда ее связи не помогали. Карлотта провела месяц в итальянской тюрьме, и Сьюзен писала ей каждый день. Карлотта прекрасно ладила с сокамерницами, суд приговорил ее к курсу лечения, после чего она отправилась в швейцарскую клинику
[810].
