Опасаясь, что отношения развиваются слишком быстро, Сьюзен сняла себе квартиру на rue Bonaparte, в здании над Café Bonaparte. Это была квартира, из которой Сартр руководил основанным им журналом Les temps modernes. Сьюзен не провела в этой квартире ни одной ночи. Николь моментально перевезла ее на другой берег Сены, в дом № 31 на rue de la Faisanderie. На первом этаже дома жила Мимма, все остальные комнаты занимала Николь. Сьюзен отвели офис на верхнем этаже.
Зонтаг долго приходила в себя после неудач конца 1960-х. В начале 1973-го, за несколько дней до того, как ей должно было исполниться 40 лет, она написала в дневнике:
«Ужасная, оцепеняющая потеря уверенности, которую я испытала за последние три года, критика «Набора смерти», ощущение того, что в политическом смысле я полный профан, ужасные отзывы на «Брата Карла» и, конечно, катастрофа с К.»
[844].
Рецензии на «Набор смерти» действительно были в основном плохие. Критик Times Элиот Фремент-Смит выразил свое пренебрежение к роману словами, от которых ей было наверняка больно: «Старая мудрость гласит, что критическое и креативное воображения каким-то странным образом противоположны друг другу, что их нельзя объединить, и они не могут заменять друг друга». Он, как и многие другие критики на всем протяжении карьеры Зонтаг, удивлялся тому, как «такой тонкий критик, как Зонтаг, в состоянии писать такой нудный и утомительный худлит, демонстративно противоречащий художественному слову»
[845].
На картину «Брат Карл» критики отреагировали чуть лучше, чем на «Дуэт каннибала», но это было слабым утешением. Шведы выразили свое недоумение, а некоторые из американских критиков тоже не прибавили Зонтаг уверенности в себе. «Сьюзен Зонтаг, видимо, так никогда и не станет творцом, имеющим какое-либо серьезное значение, – писали в Harvard Crimson. – Очень немногие будут читать ее книги, и немногие будут смотреть ее фильмы. Тем не менее следить за ее творчеством все-таки стоит. Она – человек думающий и неизменно находится на гребне культурного мейнстрима, она – трендсеттер. «Когда ветер культуры меняется, она шумит на ветру»
[846].
Николь дала ей новый дом и помогла избавиться от чувства бесполезности, которое Сьюзен ощущала и от которого до конца так никогда и не смогла избавиться. Спустя несколько недель после их знакомства Сьюзен и Николь приступили к работе над проектом, который помог Зонтаг найти свое новое творческое направление в литературе и кинематографе. Николь приобрела права на экранизацию первого романа Симоны де Бовуар «Гостья», опубликованного в 1943 году. Это история любовного треугольника Бовуар, Сартра и их молодого протеже. История импонировала Сьюзен своей нестандартной любовной ситуацией, связью с миром парижских интеллектуалов, а также возможностью выступить режиссером серьезной картины после провала своих шведских режиссерских и сценаристских работ. Кроме прочего, в планах была разработка одного из героев фильма, очень напоминающего образ Карлотты. В июне 1971-го Сьюзен вместе со своим старым другом, осевшим в Париже калифорнийцем Ноэлем Бурхом, уже работала над сценарием. Потом неожиданно, скорее всего по совету Николь, Сьюзен оставила работу над проектом, что также повлекло за собой окончание ранее близкой дружбы с Бурхом
[847].
Несмотря на свое богатство и обширные связи, условия, которые Николь создала для Сьюзен, были самыми аскетичными. Это была очередная «монашеская келья». Описание Зонтаг своей квартиры на rue de la Faisanderie наводит на мысль о том, что дизайн интерьера был вдохновлен эстетикой безмолвия. Это была «небольшая и пустая квартира», «идеально подходящая для желания избавиться от лишнего, на некоторое время закрыться, чтобы начать новую жизнь с минимумом необходимых вещей». В этой квартире она напряженно работала несколько месяцев – «много блаженных дней и ночей, когда у меня не было желания отходить от печатной машинки, за исключением сна»
[848].
Эти слова она написала в связи со смертью Пола Гудмана (в августе 72-го). Этого бисексуального эрудита радикальных взглядов, оказавшего сильное влияние на Зонтаг и новых левых, в наши дни практически позабыли. В 1960-м вышла его книга «Абсурдное детство», в которой он высказал многие из недовольств, которые до него никто не высказывал. Он писал о безнадежности, скрывающейся за фасадом американского процветания, о том, как воспитание делает из молодежи тривиальных, асексуальных и потерявших веру в себя людей, которые, получив плохое образование, получают бесполезную работу и обречены влачить гораздо более однообразное существование, чем им могло бы создать другое, более гуманное общество.
«ЗА ПОСЛЕДНИЕ 20 ЛЕТ ОН БЫЛ ДЛЯ МЕНЯ САМЫМ ВАЖНЫМ АМЕРИКАНСКИМ ПИСАТЕЛЕМ, – ПИСАЛА СЬЮЗЕН. – ОН БЫЛ НАШИМ САРТРОМ, НАШИМ КОКТО»
[849].
Памяти Гудмана она посвятила эссе, которое до того времени было беспрецедентным в ее творчестве. Раньше Зонтаг отдавала дань памяти людям, которых лично не знала, но тон ее эссе о Гудмане был совсем иным, чем в критических эссе и эссе на политические темы. Оно написано с огромным энтузиазмом и от лица почитателя. В нем присутствует сильный элемент самокритики и самосознания, тон ее дневников, далеко не всегда проявлявшийся в ее статьях и публичных вступлениях. Она вспоминает о том, как волновалась в его присутствии, чувствовала, что не особо нравится Гудману, отчего заявляла третьим лицам, что и он ей тоже не особо нравится. «Я всегда знала, какой смешной и нелепой была эта показная неприязнь». Она сочувствовала ему, поддерживала его цели и устремления: «В Америке существует ужасно подлый негативный настрой против писателей, которые стараются делать много разноплановых проектов». Она чувствовала, что именно так относятся и к ней самой. Она писала о том, что Гудману было неприятно то, что он не добился широкого признания, но при этом подчеркивает, что «медиальный звездный успех» имеет «минимальное отношение к истинному влиянию и никак не свидетельствует о том, насколько много читают того или иного писателя».
Эссе «О Поле Гудмане» короткое и очень непохоже на ее «заумные» романы и фильмы, а также очень далекое по стилю и содержанию от ее радикально-политических эссе. Хотя в своей парижской квартире Сьюзен в течение целого года старалась жить без книг, она все же открыла для себя опубликованный в 1970 году роман Гудмана New Reformation («Новая реформация»). В этой книге Гудман предупреждал о том, что, если у ранее вдохновлявшего движения за свободу не появится четко определенных и достижимых целей, ему грозит анархия. Сьюзен еще не была в состоянии разделить эти взгляды, точно так же, как не могла спуститься с олимпа и начать полностью писать в новом и более личном стиле. Однако это подтолкнуло ее к неожиданному путешествию в царство детского воображения.
