На следующий день после того, как Сьюзен уехала из Бенингтона, 6 октября 1973-го, Египет и Сирия напали на Израиль. Это произошло в самый главный еврейский праздник, Йом-Кипур. Несмотря на то что израильтян предупреждал о предстоящем нападении даже король Иордании, который тайно прилетал в Израиль и встречался с израильским премьером, они не были готовы. Египетские войска перешли через Суэцкий канал, а сирийские взяли Голанские высоты. Многие израильтяне и друзья Израиля опасались, что страна перестанет существовать.
Николь Стефан переживала за судьбу израильтян. Ее семья спонсировала первое еврейское поселение в Палестине, помогала обеспечить проведение в жизнь декларации Бальфура и дала денег на строительство кнессета в Иерусалиме. Во время войны за независимость 1948 года Николь была военным корреспондентом. В 57-м она была в кибуце в Эйн-Геве, откуда можно было легко дойти до сирийской границы. После начала войны 73-го ее охватила паника, и она позвонила Сьюзен.
«Не могу находиться во Франции, – сказала она. – Очень негативно представляют Израиль в массмедиа». Сьюзен посоветовала ей прилететь в Нью-Йорк, где «все были за Израиль»
[868], и Николь приехала. Сразу после этого вместе с Сьюзен и Давидом они отправились в Израиль. «Оплатив все по кредитке»
[869], они сняли фильм Promised Lands («Земли обетованные»). Даже спустя много лет после всех пертурбаций арабо-израильского конфликта документалка остается прекрасным свидетельством той войны.
АНАЛИТИЧЕСКИЙ УМ СЬЮЗЕН И ЕЕ ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ АНГАЖИРОВАННОСТЬ ПОМОГЛИ СОЗДАТЬ ЛЕНТУ, ДЕМОНСТРИРУЮЩУЮ ВЛИЯНИЕ КОНФЛИКТА НА ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ, ИЗБЕГАЯ КЛИШЕ И ПРОПАГАНДЫ.
Это интуитивный фильм. Камера долго показывает разные текстуры: пустыни, городские улицы, военную технику. В картине эклектический саундтрек, состоящий из звуков переключаемого с волны на волну радио: иудейские погребальные молитвы, французский поп и итальянские арии. Саундтрек подчеркивает факт того, что евреи приехали в Израиль из разных стран. Впрочем, самым запоминающимся является звук последних минут картины. Доктор в психиатрической больнице «лечит» плачущего и находящегося под влиянием препаратов бывшего солдата, создавая звуки войны (криков, выстрелов, свиста, бряцания), которые повлияли на психику пациента. Пациент зарывается головой в подушку, прячется под кровать, плачет и умоляет. Слышатся звуки команд, воющих сирен, стука. Эта ужасная сцена продолжается в течение 10 минут и символизирует историю евреев, показанную на примере одного безымянного пациента.
«Земли обетованные» – крайне произраильская картина. «А почему я должна быть против Израиля? – спросила она корреспондента в Иерусалиме. – Мне было бы крайне сложно выступить против этой страны. Я с гордостью говорю, что я – еврейка, я ассоциирую себя с евреями и расположена к Израилю»
[870]. В то же время Израиль метафорически представлен как клиника для душевнобольных, которых настолько мучают воспоминания о погромах и газовых камерах, что собственное страдание извратило их до такой степени, что они не в состоянии чувствовать боль других людей.
Такого мнения придерживался писатель Йорам Канюк, голос которого зрители слышат на протяжении большей части картины. Канюк рассказывал о сионизме, начиная от «Толстого, танцев, песен и прекрасных социалистических идей» до кризиса того периода. По его мнению, до войны 1967-го израильтян больше всего волновало выживание, а самыми главными ценностями считались равноправие и солидарность. Однако победа в войне принесла деньги, «люди стали покупать виллы», началась моральная деградация, появились имперские мечты. «Израиль перестал интересоваться страданием и судьбами других людей».
После этих слов в картине показаны разные сцены израильской жизни: гонящие овец бедуины, супермаркеты и ночные клубы. В интервью Сьюзен сетует на то, что Израиль стал современным материалистическим обществом без позитивных и освобождающих факторов. «Я не ожидала такого консьюмеризма, консерватизма (особенно отношения к женщинам)», – говорила она в интервью Jerusalem Post. На вопрос, не является ли феминизм «не особо нужным импортом из Америки», она ответила: «Из всего того, что вы импортировали, это одна из самых нужных вещей». На вопрос о том, насколько «необычным является то, что две женщины работают над фильмом», она ответила вопросом: «Разве есть что-то необычное в том, что две женщины чем-то управляют?»
[871]
Впрочем, с феминизмом в Израиле все было в порядке (премьером страны была Голда Мейер). Проблема, по словам Канюка, заключалась в том, что идеал сионизма совершенно неожиданно подтолкнул евреев к трагедии.
«Евреям знакома драма. Но они не знают трагедию. Трагедия – это когда одно право идет против другого. Здесь есть два права. Палестинцы имеют полное право на Палестину. И у евреев есть полное право на Палестину. Не спрашивайте меня, как все это получилось. Но право есть. Решения трагедии нет, и это трагическая ситуация»
[872].
Кинокартина передает эту двойственность, и в результате получилась гораздо более тонкая работа, чем все предыдущие политические эссе Зонтаг. Слишком часто в них была одна драма, но не было трагедии. И тела, которые зрители видят в фильме, не потусторонние образы сонного царства из «Благодетеля» и «Набора смерти», а «обиженные» руки и ноги настоящих людей, трупы которых разлагаются в пустыне под палящим солнцем. Как она писала в дневнике: «Смерть начинает становиться реальной»
[873].
Глава 22
Сама природа мыслительного процесса
18 октября 1973-го, за пять дней до окончания войны, в то время, когда Зонтаг и Николь все еще были на Синайском полуострове, в New York Review of Books появилось эссе под простым названием «Фотография», и Зонтаг объявляла в нем об одной из «революций чувств и видения», которые Ипполит называл «революциями моего времени».
Это эссе возвестило о том, что творчество Зонтаг перешло в новую, зрелую фазу. Это было принципиально важное эссе в истории современного искусства и критики. Сборник «О фотографии» состоял из шести эссе, в котором «Фотография» было первым, появился спустя четыре года и практически сразу стал критическим сборником, положившим основу новой школы критики. Позднее Зонтаг сама признавалась, что он не идеален. Но он был великим не потому, что был идеальным, а потому, что вызывал новые мысли, заставлял людей задуматься и самим формулировать новые идеи. Это было начало, а не конец разговора, и в наши дни практически никто не может писать о фотографии, не упоминая Зонтаг и идей, которые она выдвинула в этом сборнике.
