Глеб выключил телевизор и посмотрел на Ирину. Та стояла перед ним раскрасневшаяся, веселая, полная сил. Сиверов подошел к ней, обнял. Волосы Ирины пахли ветром, морозом и почему-то, как показалось Глебу, грозой. Даже несколько маленьких искорок проскочило в них, когда он уткнулся в волосы лицом.
– Наша кровать занята, – прошептала Быстрицкая.
– Ты же хотела в снегу, на шубе. Ирина прикусила нижнюю губу и обвела взглядом комнату.
– Это, конечно, глупо, – проговорила она, – но я не хочу при дочке.
– Аня спит крепко. Ирина покачала головой.
– Нет, я не боюсь, что она проснется, но мне хочется чего-нибудь большего, чем обычно.
– Сейчас устрою, – Глеб вышел в прихожую, где на низенькой тумбочке для обуви стоял внутренний телефон.
Позвонить по нему в Москву или хотя бы в Архангельское было невозможно Но такие звонки сейчас и не интересовали Глеба. Он провел пальцем по листку бумаги с номерами служб дома отдыха, забранному в прозрачную пленку, и связался с директором.
– Как покатались? – осведомился директор.
– Отлично. Теперь бы неплохо…
Глеб не успел договорить.
– Баньку? – рассмеялся директор.
– Да.
– Вас уже ждут там, – немного приторным голосом сказал директор, сделав ударение на слове «вас».
«Хорошо, что Ирина не слышит, – подумал Глеб, – с ее комплексами это могло бы испортить дело».
– Сейчас у меня в доме отдыха всего пятнадцать отдыхающих вместе с вами, так что баня в полном вашем распоряжении до девяти часов. А потом она уже заказана, и ничего не изменишь.
– Хорошо, спасибо, – Глеб повесил трубку и вернулся в спальню.
Ирина уже успела переодеться. Потертые джинсы, клетчатая рубашка и свободная вязаная кофта.
– Надевай свою шубу, мы идем в баню. Ирина присела на корточки возле письменного стола и размашисто фломастером написала на чистом листе бумаги: «Мы скоро придем, никуда не уходи».
– После такой пробежки она будет спать часа три, не меньше, – сказал Глеб.
– Все равно приятно, когда о тебе помнят. Защелкнув дверь, они прошли по длинному коридору, устланному мягким ковром, и оказались возле двери, ведущей на улицу. Солнце слепило, аккуратная расчищенная дорожка вела сквозь молодой сосновый лес к приземистому, облицованному керамической плиткой зданию. Глеб и Ирина спешили к нему, словно были любовниками, у которых в распоряжении всего лишь пара часов, а затем целая неделя расставания.
Баня встретила их влажным, горячим, напоенным запахом березовой листвы воздухом. В раздевалке сияли зеркала, гудела включенная сушилка для волос. В маленькой боковой комнатке, отделенной от раздевалки пустым дверным проемом, сидела за письменным столом молоденькая девушка с аккуратно собранными в хвост длинными каштановыми волосами. Она приветливо улыбнулась Глебу и Ирине, подала им полотенца, простыни. Ее немного маслянистые, видавшие всякое глаза, остановили свой взгляд на Быстрицкой. Девушка смотрела, как бы оценивая, сравнивая Ирину с собой.
Та замерла, ожидая, когда Глеб возьмет ее шубу.
– Если что, я буду здесь, – произнесла девушка и поднявшись, задернула тонкую, сделанную из простыни занавеску.
– Если ты думаешь, – зашептал Глеб, – что у меня с ней что-то было, то ошибаешься.
Ирина вздохнула, сбрасывая на деревянную скамейку рубашку, повернулась к Глебу спиной и сняла лифчик.
– Пить что-нибудь будете? – донеслось из-за занавески.
– Потом, – ответила Ирина сразу за себя и за Глеба Сиверова.
Она сняла джинсы вместе с колготками и бельем, перебросила через локоть хрустнувшую простыню и, осторожно ступая по деревянным решеткам, уложенным поверх скользкого кафельного пола, пошла туда, куда указывала стрелка. Глеб залюбовался Ириной.
Открылась обитая вагонкой дверь, и Быстрицкая исчезла за ней.
Сиверов постоянно ощущал присутствие за тонкой полотняной занавеской девушки – то ли медсестры, то ли банщицы. Но это только придавало пикантность. Раздевшись, Глеб сделал несколько резких движений, нагнулся, доставая пол кончиками пальцев, а затем, прихватив простынь, тоже отправился в парилку. Он не любил мокрого пара русской бани, предпочитая сауну. Эффект тот же самый, а дышится куда легче.
Парилка представляла собой тесное помещение, обшитое вагонкой. Под потолком горели две неяркие лампочки в стеклянных плафонах, армированных проволокой. Справа, за деревянной решеткой, находилась целая гора обкатанных валунов, пышущих жаром. Слева к самому потолку уходили ступени, ведущие к деревянному потолку.
Ирина лежала на второй полке, подстелив под себя простынь. Лишь только Глеб закрыл дверь, Быстрицкая тут же села. Ее тело уже успело раскраснеться, покрыться капельками пота. Она провела ладонью по плечу, затем, склонив голову, взглянула на Глеба. Тот присел рядом с ней и с наслаждением прикрыл глаза.
Ирина расправила простынь, перевернулась на живот и, подперев голову руками, вновь посмотрела на Сиверова. Глеб коснулся ее раскрасневшегося носа кончиками пальцев и улыбнулся.
– Ты такая горячая, что мне даже страшно к тебе прикасаться.
– Ничего, и ты скоро согреешься.
– Тебе хорошо?
– Лучше не бывает.
Жар пробирал до самых костей. У Сиверова немного заныл шрам, но это было приятное чувство, будоражащее и щекотное. Ирина почувствовала это. Ее рука скользнула по плечу Глеба, замерла у него на груди.
– Ты весь такой мокрый, будто только что вышел из воды. И волосы уже влажные.
Глеб поймал ее руку, их пальцы переплелись. Они сидели неподвижно несколько секунд, прислушиваясь друг к другу, изредка еле заметно сжимая пальцы, глядя друг другу в глаза.
– Я разомлела настолько, – призналась Ирина, – что мне даже лень подняться.
– Тебе и не нужно подниматься, достаточно будет, если ты сядешь.
– Я так обленилась… – Ирина прогнулась, тряхнула головой, а затем, выпрямившись, встала на колени. – Если я побуду здесь еще немного, то скоро покроюсь ужасными волдырями.
Она мечтательно прикрыла глаза, взяла в свою руку ладонь Глеба и положила ее себе на грудь. Глеб ощутил под пальцами напрягшийся твердый сосок.
– Не так быстро… – шептала Ирина, – двигайся очень медленно. Каждое твое движение обжигает меня. Воздух такой раскаленный, будто в пустыне.
– На песке не так удобно.
И впрямь, стоило замереть, как становилось прохладнее. Но одно неосторожное движение – и раскаленный воздух обжигал тело. Быстрицкая полулегла и снизу, устроив голову на коленях Глеба, заглянула ему в глаза.
Глеб ласкал ее, ощущая, как она вздрагивает от каждого прикосновения.
