Глава 31
Снег и лед сошли только через несколько недель, и влажный запах весны лишь еще больше раззадорил жителей. Когда погода улучшилась, решено было начинать казни. Люди гудели, окружив молитвенный дом, словно обозленные пчелы, поджидающие очередную жертву. Как только были подписаны последние бумаги, несколько осужденных усадили в деревянную повозку. Все жители Салема шли вслед за скрипучей повозкой по главной дороге, а потом поднялись на поросший травой холм. Замыкала процессию, поддерживаемая дядей и преподобным Пэррисом, Прюденс Льюис. Она одна из всех девочек захотела увидеть смерть тех, кого осудила. Первой казнили Бриджит Бишоп, а после этого все словно с цепи сорвались. Через два дня состоялось второе повешение, а потом казни следовали одна за другой. День за днем людей вывозили из тюрьмы на холм. Некоторые твердили о своей невиновности до самого последнего момента, даже с петлей на шее, другие хранили молчание.
Томас и Калеб наблюдали за всем этим с поля, спрятавшись от любопытных глаз. Они прятались с тех пор, как Натаниэля арестовали. В город ходила только мать: дети оставались дома. Пока Натаниэль сидел за решеткой, провоцировать ведьм не хотелось. День за днем они бились над одним и тем же вопросом: что именно затевают ведьмы? Гонения между тем дошли до абсурда: любое необычное поведение приводило к обвинениям в колдовстве. Ни дружба, ни соседство больше ничего не значили. Но больше всего Кэмпбеллов беспокоили Констанс и Прюденс. Обе они были сильными и опасными ведьмами, однако объяснить это судьям было невозможно. Ясно, что гонения устроила Прюденс, но зачем? Всего осужденных было больше сотни, многих держали в той же тюрьме, что и Натаниэля. Каждый день братья боялись, что его повесят следующим.
Однажды ранним утром, после особенно жестокой казни, Томас и Калеб возвращались домой через рощи и поля. Они шли по той же дороге, что и всегда – она позволяла держаться подальше и от пристальных взглядов спятивших соседей, и от жаждущих мести ведьм. Войдя в рощицу, они поднялись на небольшой пригорок, на который обычно не обращали внимания, но сегодня оба остановились и уставились на покрывающие его земляные холмики. Кто-то явно пытался скрыть свежевскопанную землю, забросав ее ветками с уже распустившимися молодыми листочками. Мальчикам стало любопытно, и они начали разбрасывать ветки.
– Теперь давай ты, – сказал Томас.
– А почему я?
– Ты младше.
Калебу пришлось подчиниться. Он опустился на колени и принялся разгребать землю обеими руками. Это было легко, и вскоре из-под земли, словно жуткие подснежники, показались части мертвого тела. Томас принялся помогать брату.
Они раскопали пять тел, и у всех было перерезано горло, как у Эбигейл Фолкнер и бродяги. Все это были незнакомые люди: очевидно, ведьмы решили, что безопаснее убивать и прятать проезжих.
– И что теперь делать? – спросил Калеб.
– Надо сказать отцу.
– Как? Нас к нему не пустят, – возразил Калеб.
– Значит, придется разбираться самим.
Мальчики сбежали с холма и направились к дому.
* * *
Ночью Калеб, Томас и Ханна оделись в темное и тайком отправились к тюрьме. Ханна ехала на лошади матери, мальчики – на отцовской. В отличие от деревни с тем же названием, город Салем был многолюдным: жители селились вокруг нескольких маленьких бухточек, соединенных с заливом. Дети спешились за пару кварталов от тюрьмы и оставили лошадей за старым амбаром. Тюрьма – прочное здание из красного кирпича – стояла посреди заросшего травой ровного места, а значит подобраться к ней так, чтобы стража не заметила, будет сложно. Карманным ножом Томас нарезал ветвей и травы и набросал сверху на себя и остальных. Медленно, в полной тишине они крались к тюрьме. Достигнув густой спасительной тени, они сбросили ветки; Томас достал из мешка длинную веревку с железным крюком на конце и ловко забросил крюк на каменную балюстраду на вершине здания. Калеб ухватился за веревку и начал подниматься по стене. Его целью было узкое зарешеченное окошко метрах в десяти от земли. Ханна иногда приходила в тюрьму вместе с матерью, и примерно представляла, где находятся камеры и куда какой коридор ведет. Она была уверена, что именно через это окошко можно попасть в маленький коридорчик, в котором по ночам никого нет. Однако на полпути Калеб потерял равновесие и ударился о стену. Ханна тихо ахнула, и они с Томасом нырнули под брошенные на траву ветви. Ворота с громким лязгом распахнулись, оттуда вышел охранник и начал обход, ища источник шума. К счастью, наверх, где у стены раскачивался Калеб, он не посмотрел, и затаивших дыхание Томаса и Ханну в неверном лунном свете тоже не заметил. Вскоре он вернулся, но было ясно, что сразу он не уйдет. Потянулся дымок: охранник набил трубку английским табаком и закурил. Времени терять было нельзя, и Ханна, сдвинув ветки, жестами показала Калебу, чтобы тот лез дальше. Добравшись до окна, мальчик нырнул в него и исчез. Внутри он упал на четвереньки на мокрый каменный пол. Здесь было темно и холодно, нестерпимо разило нечистотами. В соседней камере кто-то стонал. Калеб вздрогнул, по спине от страха побежали мурашки. Отбросив все мысли, он достал приблизительный план, набросанный Ханной, изучил его под льющимся из окна слабым светом и шагнул в темноту. Лестница в дальнем углу должна была привести его к отцу.
– Кто здесь? – раздался тихий женский голос. – Пожалуйста, сэр. Прошу вас, помогите мне.
Понимая, что времени почти нет, Калеб замер, надеясь, что женщина подумает, будто он ушел.
– Пожалуйста, сэр, подойдите ко мне.
Калеб приблизился к крохотной камере и разглядел внутри скорчившуюся в углу женщину.
– Сэр, Доркас Гуд, дочь Сары Гуд… Пожалуйста, посмотрите, как она там. Ее мать повесили, и никто не разговаривал с ней и не видел ее уже несколько недель.
– Хорошо, – прошептал Калеб.
– Калеб, это ты? – женщина подползла ближе, и мальчик узнал Мариам Теллер, старуху, которая торговала яблоками на улице.
– Да, мэм, это я.
– Какой хороший мальчик. Ты помогаешь отцу на полях в эти погожие дни?
Несчастная женщина явно потеряла рассудок. Калеб нащупал за пазухой две буханки хлеба и пропихнул одну сквозь прутья, а потом тихонько пошел дальше по коридору. В другой камере (там было еще меньше места и больше сырости) была прикована к стене четырехлетняя Доркас Гуд. Ее мать обвинили в колдовстве одной из первых и повесили вслед за Бриджит Бишоп. Доркас была так перепачкана в грязи и собственных испражнениях, что Калеб едва не отшатнулся от нее из-за вони. Девочка таращилась на него дикими глазами, и Калеб просунул ей вторую буханку. Она схватила хлеб и принялась рвать его зубами, как дикий зверь. У Калеба сердце разрывалось от жалости: Доркас была маленькой девочкой, а ее обвинили в колдовстве. Уму непостижимо, как это судьям вообще пришло в голову.
Калеб нашел лестницу, спустился на два пролета и свернул в другой коридор. Маршалл Льюис, которого бросили в темницу за то, что после того, как он поссорился с соседом, у того охромела лошадь, подал голос:
