Через поле, медленно я подошел к убитому зверю. Убитый ударом в шею, вывернув голову и подобрав лапы, он лежал с открытыми глазами, видно было, что многие зубы в пасти были сломаны. Отвернувшись, я побрел прочь. Перестал падать снег, взявшись за руки, радостно, торжественно, широко открытыми глазами глядя в небо, словно прощаясь до завтра с только что падавшим, хорошим, добрым снегом, дети шли к дому. Завозившись у порога, оббивая и вытирая о половик обувь, я зашел в дом одним из последних, чернели в углу грудой сброшенные пальтишки, носились по дому, смеясь и играя, дети; сидели за столом двое старушек и Сигрин. Видимо уже о чем-то переговорив с ней, немецкий офицер, дав знак своим, которые, сбросив было плащи, снова одевались, сам отойдя в сторону, о чем-то с остановившимся лицом и чуть встревоженно разговаривал с двумя подошедшими к нему матросами; подойдя, кладя меч в узел вместе со всеми прочими, стоя за их спинами, я слышал, о чем они говорят.
– Простите, но мы не можем поступить иначе. Это должно быть сделано, и это окончательное решение. Простите нас, капитан.
– Не в моих правилах произносить громкие речи, но вы знаете, что сейчас на весах. И все же я снова спрашиваю вас – вы хорошо подумали?
– Мы знаем, что на весах. Но мы хорошо подумали. Наше место здесь. Силы старушек на исходе. Никто, кроме нас, не защитит и не поможет уберечь этих детей. Мы остаемся. Это тоже наш долг, капитан.
Не отвечая, немецкий офицер отошел в сторону. На середине комнаты, повернувшись, он столкнулся лицом к лицу с Вагасковым. Мгновенье, словно без слов все понимая, немец смотрел на него.
– У тебя?…
– Один.
Вздохнув, немецкий офицер посмотрел куда-то в сторону.
– Что ж, могло быть и хуже.
Сосредоточенно-притихший, отчего-то задумчивый Вагасков мельком взглянул на него.
– Ты думаешь, это хуже?
– Я думаю, это хуже. И ты тоже обязан так думать, если мы делаем одно дело.
Ничего не говоря, Вагасков пошел к двери. Обнявшись и попрощавшись навсегда с нашим дизелистом, который тоже оставался здесь, я последовал за ним. Под серым небом, стоя у порога, мы дождались вышедшую последней Сигрин, вместе с ней вышла одна из пожилых женщин.
– Спасибо, – сказала она. Сильные молодые мужчины, и целых трое. Теперь мы обязательно справимся.
– Не понимаю, – сказал немец, – как вы справлялись раньше. Как же вы, такие слабые, могли отбиваться от них.
– Не знаю, – сказала женщина, – если с детьми что-то случится, нам нет жизни. Может, это добавляет силы.
Тихо дул ветер, с верхушек деревьев вдали падали снежные хлопья.
– Идемте, – сказала Сигрин. – Не так уж много у нас осталось времени. Нас ждут.
По утоптанному снегу, прежним путем, мимо чернеющего леса, волоча за собой кожаный узел с мечами, мы пошли к ждавшему нас поезду.
Глава 8
Паровоз несся вперед, мерно стучали колеса. Приподнявшись на локте, полузаслоненный спинами сидевших рядом, все так же бездумно и мертвенно смотрел я на летящую мимо равнину. Снежные тучи и холод низкого зимнего неба остались позади, очистился и потеплел воздух, сброшенные воловьи плащи грудой валялись в конце платформы. Несущаяся мимо почва была желтой и глинистой, изредка, мелькнув, проносились рваные участки песчаной, выжженной земли; сомкнувшись, сплошной серой стеной нависали низкие облака.
– Скажите своим, чтобы добавили, – сказала немецкому офицеру Сигрин, – нужно больше скорости. В Черную узкость мы должны прийти вовремя.
– А что такое Черная узкость? – спросил молоденький немчик.
– Там ваши пути разойдутся – на время. Ваши люди, – она кивнула немецкому офицеру, – пойдут в одну сторону, а ваши, – она кивнула Вагаскову, – в другую.
– Как же можно пойти в разные стороны из узкости, – спросил немецкий офицер, – это же ущелье?
– Это короткий проход между стенами – стенами, которые никому не преодолеть – кроме вас. Но вас боги пропустят через них. Не спрашивайте, что будет за ними. Но, оказавшись там, каждый из вас опять пойдет своим путем. Общего усилия не будет.
– Снова испытание?
– Может быть, это можно назвать и испытанием. По разному видят человека Поля Безумия. Не готовьтесь и не думайте. Вы испытали многое.
– Потери будут большие?
– Дело не в потерях. Да и трудно предсказать потери. Никто не думал, что троих человек вы потеряете в Снежном доме. Загадывать не надо.
Отвернувшись, немецкий офицер кивнул кому-то из своих, поднявшись, тот перебрался на тендер, забравшись по нему, постучав по крыше паровозной кабины и дождавшись, пока кто-то из машинистов высунется через приоткрытую дверь, он что-то прокричал ему. Кивнув, тот исчез в будке. Участился, слился в единый ток перестук колес, поезд пошел быстрее. Уже на пределе скорости, черным длинным снарядом рассекая пространство, летел через несколько минут паровоз, что-то серое, бесформенное, двумя длинными клубящимися грядами возникло справа и слева на горизонте; все более темнея, чернея, уплотняясь, медленно, затем быстрее и быстрее придвигались к нам две темные, уже в высоту до небес массы, почти сомкнувшись, потянулись они; в узкий проход между двумя черными, непроницаемыми стенами, как в бутылочное горло, вели рельсы. Потемнело кругом, лишь узкая полоса серого неба, давая скудный свет, видна была над головой. Черные стены шагах в ста – справа и слева; словно исчерпав ход, исчерпав себя, замедлился и, наконец, встал паровоз; оглянувшись, словно пытаясь что-то разглядеть, увидеть в гладко-зеркальной черноте, немецкий офицер повернулся к Сигрин.
– Оружие брать?
– Мечи? – словно чему-то своему, чуть заметно улыбнулась Сигрин. – Там у вас будет другое оружие. Мечей не надо.
Вслед за немецким офицером и Вагасковым мы спрыгнули с платформы.
– Вам – в эту сторону, – сказала Сигрин немцу, – а вам, – она повернулась к Вагаскову, – в эту. Идите к стене, не бойтесь, она пропустит вас. Время пришло, здесь у каждого свой путь.
По твердой, неупругой, словно замороженной глинистой почве я пошел к черной стене. Невольно, не удержавшись, потрогав ее рукой и ничего не ощутив, уже с ходу, всем телом прошел я через нее. Яркий солнечный свет, железнодорожный узел, нагроможденье товарных составов, суетящиеся люди в мундирах путейцев, что-то огромное, громоздкое, танковых очертаний под брезентом на платформах, часовые, солдаты и командиры с петлицами РККА. Оглянувшись, я не увидел стены – кусочек пустых путей, семафор, водокачка; через пути, придерживая сумку-планшет и спотыкаясь, ко мне бежал одутловатый, толстый человек в мешком сидящей гимнастерке, подбежав, он вытянулся скособочено, козыряя и неловко прижимая сумку свободной рукой.
– Товарищ командир, разгрузка закончена. Какие будут приказания?
Отскакивая в сторону, давая путь спешно несшемуся, приближаясь, маневровому паровозу, я быстро оглянулся.
