Мгновенно, из-за низкой высоты проносившиеся мимо аппараты легко ускользали из-под огня, один из них, вдруг явно задетый очередью, вспыхнув на ходу, завертевшись вокруг своей оси, как игрушечное кольцо-бумеранг, криво нырнув куда-то в сторону, в заросли, с оглушительным взрывом поднял на дыбы водное пространство; уперевшись в топкое дно, мы ждали приливной волны, готовясь устоять перед ней, полузахлестнутый ею, кто-то из немцев упал, чуть не потеряв палку, с помощью стоявших рядом с трудом ему удалось подняться. Летательные аппараты явно шли на новый заход, посыпались бомбы; быстро взяв курс к ближайшему островку, выбравшись на ненадежный пятачок суши, мы видели как вновь откидывающиеся люки в кочках ощетинивались многоствольными пулеметами; близко упавшая от одного из них бомба накрыла его огромной массой черной илистой грязи.
Странные неестественные в окружающем безумии звуки вдруг почудились мне – подобравшись к дальнему уголку островка и раздвинув кусты, я увидел шагах в двустах нечто вроде бетонной платформы, тесно стоя на которой десятка два монахов в черных сутанах с нотами в руках и монахом-дирижером перед ними отрешенно и ровно распевали хором какие-то католические псалмы. Внезапно дальний, какой-то необычно мощный звук огромного, скорее всего корабельного калибра, орудия докатился до заводи, несколькими секундами позже страшный тряский взрыв, заложив уши, содрогнул воду и землю вокруг; медленно, но отчетливо заметно бетонный куб под поющими монахами стал погружаться, уходить в воду. Вновь налетели визгливо и шумно летательные аппараты, задолбили в обе стороны пулеметы. От разрывов авиабомб затряслась земля и заходила массами ходуном вода – в перемешанных и сливающихся звуках бетонный куб под монахами тихо и равномерно уходил и уходил под воду, вот уже по колено в воде стояли они, продолжая петь, вот уже по пояс, по грудь, монахи, не меняя выражений окаменевших, отрешенных лиц все так же ровно и монотонно пели, дирижер дирижировал. Захлебнувшись и умолкнув, ушел под воду один рот, затем другой; слабея на один голос за другим, не меняя ни строя, ни интонаций, хор погружался в топь, наконец, на булькнувшей ноте последнего голоса он ушел под воду целиком, некоторое время на месте ушедшей на дно капеллы расходились по воде круги.
Отодвинувшись от кустов, шагая к остальным, скученной массой присевшим в середине островка, я вдруг отчетливо увидел приподнявшийся над водой в полусотне шагов от островка круглый, с такими же круглыми стеклянными окошками, шлем водолазного скафандра – классический шлем-«трехболтовку». Неизвестно зачем вскинув автомат, очевидно в нервной судороге, я машинально дал по нему очередь, к счастью, промахнувшись – пули непристрелянного «Стэна» подняли цепочку водяных фонтанчиков в стороне от шлема. Не глядя больше в его сторону, я взглянул вверх – еще один летательный аппарат, видимо задетый из пулемета, переваливаясь на лету, а затем уже беспорядочно кувыркаясь, стремительно уносился, теряя высоту, в дальний туман. Гулкий, не очень громкий разрыв ухнул чуть позже. Люки блиндажей на кочках позакрывались; подождав и послушав вновь упавшую тишину, по одному сойдя с островка, по топи, а затем по полосе все тех же, с уже захлопнутыми люками кочек, мы продолжили путь.
Несколько полусгнивших, видимо, давно державшихся здесь на плаву трупов в летных комбинезонах остались в стороне по ходу движения; неожиданно почва под ногами стала чуть более твердой и менее тряской, лишь слегка пружинящей, новая высокая стена осоки клубилась зеленью впереди, уже быстрее, уверенней приблизившись к ней и протиснувшись через нее, на мгновенье мы встали, пораженные новым, неожиданным, огромным сооружением, высившимся впереди.
Странная, фантасмагорическая и одновременно устрашающая с первого взгляда ясным, полностью очевидным смыслом картина расстилалась перед нами. Коричнево-зеленый треугольник топкой, но относительно надежной почвы, в основании которого мы стояли, сужаясь чем дальше от нас, тем больше, упирался в подножие гигантского, едва ли не стометровой высоты колеса, возвышавшегося над болотом. Похожее на колесо обозрения, какие ставят в парках, оно тоже медленно вращалось, но движущимися деталями в нем были не вагончики и не кресла для посетителей, а вращающиеся вокруг центральной оси огромные радиусы-пластины, имевшие форму ножей-лезвий, что делало все сооружение похожим на гигантский многолопастный вентилятор. Дальше за ним ясно видна была полоса, похоже, твердой почвы, кажется, даже поднимающаяся над гладью топи наподобие дамбы. Такая же ровная, без единой кочки и островка топь была и по обе стороны ведущего к вентилятору треугольника. То, что лопасти громадины вентилятора моментально рассекут пополам любого, попытавшегося, рискнувшего пролезть между махами соседних лопастей, как-то сразу и с безнадежной ясностью было видно при первом же взгляде на сооружение.
Медленно, по привычке ощупывая палками путь перед собой, мы двинулись к чудовищу. Уже сразу, даже на глаз было видно, что чем ближе мы подходили к устрашающе нависавшей конструкции, тем, словно отслеживая наше движение с помощью некого невидимого датчика, быстрее начинали вращаться огромные лезвия вентилятора. Остановившись в нескольких метрах от него, мы видели перед собой еще не сливающееся, но безнадежно быстрое, не оставляющее никаких шансов проскользнуть или пролететь между ними, туго, низким, натужным звуком жужжащее вращение лезвий. Подойдя к краю твердой земли, Вагасков и еще двое-трое из нас палками потыкали в воду – топь проваливалась под усилием в полуметре от поверхности, пузыри болотного газа плыли и лопались на глади загустевшей воды. Обойти колесо ни с одной, ни с другой стороны было невозможно. Бросив напряженно-брезгливый взгляд на деловито крутящееся сооружение, немецкий офицер сплюнул.
– Входные врата, – произнес он.
Что-то похожее на короткую ржавую трубу метрового диаметра валялось чуть поодаль у края суши. Подойдя, один из немцев едва удержался от приступа рвоты, заглянув вслед за ним в трубу, с так же предательски екнувшим желудком я отвернулся – в трубе было слегка подгнившее перерубленное пополам человеческое туловище. Поперечный, чуть скошенный срез трубы был блестящим и безупречно гладким, словно оставшаяся часть – вместе с оставшейся частью человеческого тела была отхвачена будто ударом бритвы – приглядевшись, другую часть трубы вместе с заполнявшей ее массой я увидел в полусотне шагов по ту сторону вращающихся лопастей. Очевидно было, что на чью-то попытку перелезть через линию режущих лезвий внутри стальной трубы система ответила бешеным взлетом скорости вращения и прошившим трубу с ее содержимым как масло ударом гигантской сверхострой и сверхпрочной секиры-лопасти.
Не зная, что делать, мы смотрели на огромное высящееся сооружение. Кто-то, подобрав с земли какую-то корягу, размахнувшись, метнул ее на проброс между лопастями гигантского вентилятора. В единый миг неимоверно, как по щелчку, ускорившись, лопасти-лезвия рассекли корягу пополам. Отвернувшись, шагах в двадцати, на краю треугольника, я увидел песчаный холм и участок перекопанной почвы; подойдя ближе, склонившись, я увидел тщательно утрамбованные земляные ступени и ведущий вниз, под землю, ход. Быстро подошедшие остальные, встав рядом, молча осматривали уходящую во тьму воронку.
– Подкоп под систему. – Присев на корточки, немецкий офицер, посветив фонариком вглубь уходившего вниз подземного хода, задумчиво повернулся к Вагаскову. – Кто бы ни был этот мыслитель, будем надеяться, ему повезло.
