«Внимание: я сейчас позвоню в БТК, а вы повторите начальную запись. Тем временем перепишите сообщение для прессы, потом встретимся и все обсудим, о’кей?» «Ясно, – все кивнули. – Когда?» «Вы где находитесь?» «Кройцберг, метро Зюдштерн».
«Через пятнадцать минут я у вас! – опять шуршанье. – Тринадцать!» – гудок.
Умора вместо адской муки
Через три дня после того, как наша реклама жизни без Бога была отвергнута БТК на том основании, что они там хотят быть идеологически нейтральными, я стою на станции метро и смотрю в глаза великана Гюнтера Яуха.
«Берлин – это свобода!» – написано за его спиной на рекламном щите Pro Reli площадью почти в девять квадратных метров. А рядом – «Свободный выбор между этикой и религией».
Дизайн – совершенный, слоганы – изощренные, плакаты развешаны по всему этому чертовому городу, а правдивость этой кампании так же высока, как и идеологический нейтралитет БТК, то есть равна нулю.
Ибо то, что здесь преподносится как «свободный выбор» – «Сделайте свою свободу сильной» и «Равенства свобод Берлину!» — это на самом деле обязанность выбора: если кампания добьется своего, то учащиеся смогут в будущем посещать либо религиозные курсы, либо этические. Однако «свободный выбор» – посещать религиозные курсы или нет – уже давно существует, и незачем его обсуждать.
Поглощенный совершенно вероломным обманом этой кампании, я испытываю языческий ужас, когда на меня из тоннеля в метро, словно молния, летит оранжевый поезд. Я пользуюсь поездкой, чтобы немного подремать, потому что подработка учителем отбирает у меня невероятное количество энергии. Наконец выхожу на Зюдштерн и по дороге к агентству даю телефонные интервью для газет Франкфурта-на-Майне, Ганновера и Гамбурга, отказавших нам в размещении слогана «Безбожно счастлив».
«Что вас не устраивает в нашем отказе?» – спрашивает репортер из ганзейского города.
«То, что религиозная реклама в транспортной системе Гамбурга разрешена, а нашей рекламе отказано на том основании, что она хочет быть идеологически нейтральной. – Мимо меня проносится пожарная машина с сиреной, затем я продолжаю говорить. – Это же двойные стандарты, это же явно идеологическая дискриминация».
За последние несколько дней я узнал две вещи: подавляющему большинству журналистов нравятся короткие, четкие заявления – и нравится наша кампания! «Продолжайте, – часто я слышу после интервью, – хорошо, что кто-то это делает», – или: «Я все еще посещаю церковь, но тот факт, что вас повсюду отвергают, все-таки непостижим!»
Повсюду? Разве есть город, который бы допустил нашу кампанию? Небольшая германская деревня, которая может ускользнуть от длинной руки церквей? «Штутгарт, Мюнхен, Фульда! – ошарашивает меня Педер, когда я вхожу в штаб безбожной семерки. – Все отказывают на одном и том же основании».
И вот уже опять звонит мой телефон, на этот раз меня спрашивает местный журналист из родного города моего отца – из архикатолической Фульды.
Дзынь: 22 050 евро.
В мою странную профессиональную жизнь входит теперь что-то почти повседневное: в полседьмого звонит будильник, по дороге в школу я отвечаю на новые сообщения в электронной почте, с восьми начинаю в школе урок математики, а между делом даю теперь еще и уроки музыки и английского – то есть отдаю себя ученикам в буквальном смысле слова! – затем в полпервого покидаю бедное панельное здание школы: голова раскалывается, я говорю по мобильному и направляюсь в штаб-квартиру безбожников. Через несколько недель выясняется: нам отказали муниципальные транспортные компании Берлина, Бремена, Дортмунда, Дрездена, Эссена, Франкфурта-на-Майне, Фульды, Гамбурга, Ганновера, Кельна, Лейпцига, Мюнхена, Мюнстера, Нюрнберга, Потсдама, Регенсбурга и Штутгарта, то есть практически вся страна. То, что возможно реализовать в других, казалось бы, более консервативных странах, невозможно реализовать в мнимопросвещенной Германии: а именно рекламу жизни без Бога.
В то же время одобрение со стороны населения просто ошеломительное. Наш пресс-релиз побудил редакции газет по всей стране сообщать о нас как можно больше позитивного, заголовок из TAZ: «БТК все еще верит в Бога» – принес нам много сторонников, и пожертвования все прибывают и прибывают. Но сегодня особенно увлекательный день: «Шпигель-онлайн» во второй раз сообщил, что его репортер с трудом может поверить, будто нашей рекламе повсюду в стране отказывают. Этот репортер считает основанием отказа ограничение свободы слова, и статья его в любой момент может появиться в интернете.
«Давай, обнови страницу еще разок! – в нетерпении подталкиваю я Педера. – Статья должна там появиться вот-вот…» «Да ладно, Филипп, успокойся! – Педер мягко улыбается мне. – Важнее статьи был бы город, который позволил бы нам… Ух-ты! – Педер переключает статью на проектор, поворачивается к экрану и читает: – Немецкие города не хотят безбожных сообщений на автобусах».
Проходит всего полминуты, и слышится прекрасный звук: дзынь! И снова: дзынь! И еще раз: дзынь! Теперь дважды: дзынь, дзынь, а затем трижды: дзынь, дзынь, дзынь, – и пока мы все как заколдованные опять смотрим на экран и наблюдаем за ростом зеленой шкалы пожертвований, «дзыни» не прекращаются. В то же время Педер объявляет о внезапном увеличении трафика на нашей домашней странице, мобильный телефон Карстена раскалывается от звонков, Роберт до боли в пальцах барабанит по клавишам, сидя в Твиттере и Фейсбуке, я тоже постоянно вишу на телефоне, при этом раздается: дзынь, дзынь, дзынь! – число пожертвований растет ежесекундно и перешло уже отметку 25 000, – дзынь, дзынь, дзынь! – деньги все идут и идут, Мелания едва успевает повышать максимальную сумму пожертвований, вот уже 28 000 евро, 29 000 евро и наконец дошло до тридцати! Дзынь, дзынь, дзынь, – внезапно у меня на телефоне запрос из еженедельной газеты Zeit: Роджер Виллемсен хочет взять у меня интервью, я прошу: «Подождите до завтрашнего утра и следите за обновлениями», – дзынь, дзынь, дзынь – мы едва верим своим глазам: 32 000 евро; Роберт вперился взглядом в свой мобильник и смеется как сумасшедший, и Педер заодно… – и вдруг: тишина.
Больше никаких дзыней.
«Алло? – говорит сотрудница Zeit по телефону. – Господин Мёллер?»
«Минуточку! – я отрываюсь от мобильника и вопросительно смотрю на Педера, который безуспешно пытается обновить нашу страницу и пожимает плечами. – Я вам сейчас перезвоню, хорошо?»
Никаких дзыней, и не поступает больше ни цента.
«Что случилось?! – Карстен тоже прекращает свой телефонный разговор. – Может, интернет отвалился?»
