«Запрещено!» – Он жует жвачку.
«О’кей, извините… мы больше не будем!»
«Ладно, я уезжаю. – Он оглядывает нашу группу и поднимает бровь. – У вас тут библейский кружок или что-то в этом духе?»
«У нас?» – Я слышу тихий смех позади себя.
«Нет, не совсем».
* * *
Безопасность» (англ.).
«Ладно! – Он снова надевает солнцезащитные очки и поднимает стекло на дверце. – Тогда веселитесь дальше!»
«Спасибо!» – кричу я дружески, и мы все вместе, всей нашей траурной компанией машем этому любезному господину.
Как только он заворачивает за угол, все снова хохочут, но дочь Софии быстро вытаскивает урну.
«Итак! – говорит Томас и берет урну из рук дочери Софии. – Думаю, мы делаем это скорее символически, о’кей?!»
Траурная компания весело кивает, Томас открывает урну и развеивает пепел по лужайке вокруг дуба: «Вот, дорогая моя София, – говорит он, – хотя ты не можешь нас слышать, поскольку ты мертва, но все же мы исполнили твою последнюю волю! Все верно? – Он минуту ждет ответа, но потом качает головой и поворачивается к нам. – Это – официальное дерево-мемориал в память о Софии, но она сказала, что пусть о ней помнит кто хочет. Ну а теперь… – он убирает свои записки, – поехали на поминки!»
Несколько месяцев спустя Ангела Меркель стоит, сложив ручки, в Бундестаге и улыбается в связи с результатами голосования: 360 из 602 депутатов от всех политических групп одобрили законопроект, в котором эвтаназия полностью криминализирована. Только родственники, которые не располагают ни медицинскими познаниями, ни достаточными ресурсами, могут оказывать суицидальную помощь – и этим обрекают себя на пожизненное раскаяние. Другой проект, по которому некоммерческие объединения, которые по своему уставу не должны стремиться получить ни единого цента прибыли за эвтаназию, не проходит. Вместо этого подобные объединения запрещаются как якобы коммерческие, а врачи, оказывающие своим пациентам услугу эвтаназии, немедленно подлежат общению с прокурором, даже если все медицинские средства исчерпаны и человек при полном сознании выражает последнее желание – следуя самоопределению, безболезненно уйти из жизни.
Таким образом, христианская убежденность, навязывающая другим людям свои моральные представления, была распространена нашим федеральным правительством и на наше последнее решение. Паникерство христианского лобби, его выгодное положение в политике и не в последнюю очередь религиозность многих членов парламента стали причиной того, что больницы и хосписы могут впредь делать хороший бизнес на нашем умирании. Депутатам, очевидно, не был важен тот факт, что 80 процентов их избирательниц и избирателей требовали себе права на самоопределение относительно своей смерти. По-видимому, им было наплевать и на тот факт, что 180 немецких врачей заявляют в открытом письме: «Не только этически оправданно, но и полезно, и гуманно не бросать на произвол судьбы тяжко страдающего пациента, который сознательно решился на самоубийство». И точно так же резолюция 150 профессоров уголовного права не сумела пробудить в чиновниках разум – их христианские убеждения оказались сильнее.
В отличие от дебатов насчет обрезания мальчиков, по поводу которого законопроект был представлен и принят в Бундестаге в абсолютно рекордное время, вопрос о криминализации эвтаназии обсуждается уже давно. Но возникает и параллель с дебатами насчет обрезания: за пределами Бундестага приводятся объективные аргументы, зато внутри Бундестага политику делает мнение – и религия.
Но так оно и есть в «Божьей республике Германия»: ее население более просвещено, чем ее правительство.
Напоследок
Выражаю благодарность Карстену Фрерку, Михаэлю Шмидту-Саломону, Анн-Катрин Шварц, Эльке Хельд, Сабине Бусс, Херберту Штеффену, фонду имени Джордано Бруно и издательству Фишер, а также моим друзьям и особенно моей семье
