Меркатор не была уверена, что сумеет точно запомнить болтовню герцогини, но не сомневалась в правдивости ее слов.
– Мы – портовый город с уникальным доступом к экзотическим восточным торговым путям, но не хотим использовать наши лучшие ресурсы. Нет, мы вынуждаем их нарушать закон, что не только лишает герцогство налогов на доходы, но и снижает прибыль законных предприятий, тем самым еще сильнее подрывая наш заработок.
Дженни явно распалилась; Меркатор слышала, как она расхаживает по своей клетушке.
– Еще хуже ситуация обстоит с гномами. Их Литтлтон должен быть золотой жилой этого города. Сырье, поставляемое из Калиса и Галеаннона, в их руках должно превращаться в произведения искусства, экспорт которых, в свою очередь, утроит доход. Со своими природными талантами и географическим положением Рошель должна являться жемчужиной востока, главным производителем Альбурна. Вместо этого мы погрязли в долгах.
Герцогиня замолчала, вероятно, чтобы перевести дыхание, а потом продолжила:
– Вот почему я наорала на всех этих бледнолицых торговцев, которые цепляются за свои традиции, ослеплены нетерпимостью и невежеством и не осознают, что их доход также удвоится. Прилив поднимает лодки. Я потребовала, чтобы они приняли в гильдию всех калианцев, желающих вести дела в нашем городе, или я утрою их налоги – ради всеобщего блага, сама понимаешь.
– И потому с тобой был де Луда.
– Да. Хотя он не согласился с моими идеями, ему пришлось меня представить гильдии. По иронии судьбы его убили те самые люди, которым он мог помочь.
Глава десятая
Венлин стоит
Епископ Медфордский Морис Сальдур благоговейно смотрел на потолок главной капеллы в Гром-галимусе. Фреску создал знаменитый имперский художник Элайя Гендель. Красота, глубина, яркость красок, какими играло изображение Новрона, получающего из рук Марибора Релакан, олицетворяли собой мастерство. Несколько картин на стенах собора также были созданы Генделем, которого нанял епископ Венлин сразу после падения Персепликвиса. Венлину принадлежало знаменитое высказывание: «Новрон позволил тебе пережить гибель столицы, Элайя, чтобы ты мог украсить новую». То, что не было расписано, было высечено из мрамора. Три величайших скульптора трудились над собором: Бэрк Татчер, в молодости учившийся в Академии искусств Персепликвиса; его сын Элрик Татчер, который превзошел своего отца; и лучший из всех, Марли Лэйтон, который прославился огромной статуей Новрона, стоявшей на площади.
– Потрясающе, не правда ли? – сказал Тайнуэлл. Епископ тоже смотрел вверх. – Это самое близкое к Империи Новрона, что у нас есть.
– Великолепно, – согласился Сальдур.
– И это мой дом, – самодовольно улыбнулся Тайнуэлл, будто обожравшийся гость на пиру.
Это раздражало Сальдура. Он понимал, что причина исключительно в зависти, но ничего не мог с собой поделать. А кто бы смог? Вполне вероятно, Гром-галимус был самым священным местом во всем Элане. Почему патриарх и архиепископ предпочитали ютиться в руинах замка, построенного нечестивым варваром Гленморганом, который в буквальном смысле уничтожил последние следы империи, было выше понимания Сальдура. Даже Коронная башня была святым реликтом по сравнению с Маресским собором. Сальдура сослали в дешевое подобие Гром-галимуса, возведенное бандитами-неучами в культурной пустыне, также известной как Меленгар. Его церковь воздвигли наспех, с искусностью слепой коровы, у которой хвост измазан краской, и по святости она могла соперничать с беленым борделем. «Вот в чем суть религии», – со вздохом подумал Сальдур, глядя на мрамор и золото. Заметив ухмылку Тайнуэлла, он нахмурился и сказал:
– Пообедаем здесь или пойдем наружу?
– Рошель действительно может похвастаться многочисленными приятными кафе и трактирами. – Тайнуэлл сыпал соль на рану Сальдура, поворачивал в ней кинжал, наслаждался его завистью. – Но я взял на себя смелость приказать подать мясо и хлеб в мой кабинет. Решил, что уединение располагает к более откровенной беседе.
Морис Сальдур надеялся пообедать в симпатичной кофейне на противоположной стороне площади, через которую шел по пути сюда. В Медфорде и даже в Колноре таких заведений не наблюдалось, однако в Рошели они были повсюду. Хотя он предпочитал добрый бренди крепкому кофе, епископу не подобало задерживаться в местной таверне. Однако кофейни – другое дело. На просвещенном востоке они считались местами интеллектуальных бесед, и образованный епископ был там желанным гостем. Сальдуру не нравилась идея жевать жилистое мясо за старым столом в тесной комнатушке, но он покорно принял приглашение хозяина и последовал за Тайнуэллом через украшенную причудливой резьбой дверь из красного дерева в личный кабинет епископа Альбурнского.
Увидев, что находится за дверью, Сальдур испытал потрясение. Обычным кабинетом это можно было назвать с той же натяжкой, что Гром-галимус – обычной церковью.
Тайнуэлл провел его анфиладой комнат, столь же пышных, как и сам собор. Фрески, вероятно, работы Генделя, украшали потолок, не предназначавшийся для глаз простых смертных. Они миновали до блеска отполированный письменный стол Тайнуэлла и оказались в отдельной анфиладе. Плюшевая мебель стояла полукругом перед массивным мраморным камином, в котором ярко пылали три огромных полена. Одну стену занимало колоссальное витражное окно; на другой была фреска, на сей раз с изображением смеющегося Новрона, державшего в руке серебряную фляжку. Он сидел в кресле и беседовал с пожилым человеком в подозрительно современном церковном облачении. Фоном служило продолжение комнаты, в которой находились епископы.
Иллюзия создавалась потрясающая. Сальдуру показалось, будто он может шагнуть во фреску.
– Венлин, – Тайнуэлл кивнул на старика на стене, – велел Генделю поместить Господа нашего в своем кабинете, а себя – на картину. Это самое откровенное изображение Новрона. Граничит с непотребством, но его видят только епископы. История гласит, что Венлин заказал эту фреску, желая продемонстрировать человечность Новрона, и что здесь, в святости этого кулуарного убежища, мы тоже можем расслабиться и быть людьми. – Епископ пренебрежительно усмехнулся. – Лично я считаю Венлина самовлюбленным эгоистом. Мне говорили, что в старости он думал, будто Новрон действительно говорит с ним. – Тайнуэлл пристально оглядел картину, занимавшую всю стену, так, что Венлин и Новрон были выполнены в натуральную величину. – Представляете, как его святейшество, самопровозглашенный патриарх, сидит в этой комнате и болтает сам с собой, воображая, будто говорит с Новроном? Удивительно, не правда ли? – Он сделал жест в сторону дивана. – Прошу, садитесь.
Лишь тогда Сальдур заметил на столе пиршество из оленины и перепелов.
– Вы хорошо живете, – сказал он, усаживаясь и принимаясь за еду.
– Хорошо жил Венлин, – уточнил Тайнуэлл, закрывая и запирая двери. – Я лишь пожинаю плоды его наследия. – Епископ Альбурнский сел напротив Сальдура, откинулся назад, скрестил ноги и положил длинную руку на подушки. – Вас послал патриарх?
