Ее отец практически отошел от дел, и Дженни взяла бразды правления в свои руки. Через десять лет «Виски Уинтера» вместо дешевой нелегальной продукции начало производить первосортный товар. Несколько тайных винокурен, перерабатывавших краденое зерно, превратились в крупнейший в мире винокуренный завод и склад, которые закупали тысячи фунтов ржи, овса и ячменя. Дженни даже приобрела у графа Саймона права на фермы – беспрецедентный поступок, поскольку только особы королевской крови распоряжались землей. Подобное было возможно лишь в Колноре, которая всегда жила по своим правилам. Пока деньги текли рекой, корона «закрывала глаза». У Дженни вошло в привычку не обращать внимания на традиции, выходить за рамки, каких придерживались другие люди, но она сама считала их слишком узкими. Громкая, нетерпимая к ограничениям, никогда не ошибавшаяся и не обращавшая внимания на чужое мнение, она бежала нагишом и смеялась над глупцами в длинных балахонах, пытавшимися догнать ее. Успех доказывал ее правоту, а больше ей ничего не требовалось.
Это была единственная ложь, единственная реальность, от которой она решила не отворачиваться.
Дженни убедила себя, что достаточно спасти отца. И оставить в дураках всех заносчивых купцов, дававших ей прозвища. Ненависть – еще одна форма восхищения, решила она, а богатство – мера достоинства. Это заблуждение едва ли можно было назвать выбором. Любовь не являлась товаром, который могла купить Дженни. Она просто искала удовлетворения в том, что было достижимо.
Однажды мужчина, герцог, приземистый, полноватый, лысеющий восточный аристократ, улыбнулся Дженни – и границы возможного изменились.
Ситуация была невыносимой, потому что он действительно нравился ей. Лео не был красивым или эффектным – он был неуклюжим и порой глуповатым. Но когда она находилась в комнате, его взгляд не отрывался от нее. Люди считали, что герцог притворяется, чтобы заполучить деньги Дженни. Так утверждал ее отец – в ходе разговора он разбил окно голой рукой и порезал пальцы, дабы привлечь ее внимание. Она его услышала. Дженни слышала их всех, но в кои-то веки, впервые в жизни решила поверить в мечту. Рассудила, что ее состояния – вполне приличного – недостаточно, чтобы оказать существенное влияние на казну королевства. Герцог Рошельский получал в месяц больше налогов, чем «Виски Уинтера» приносило за год. Он женится на мне не ради денег, убедила она себя. И в определенном смысле это было правдой, что облегчило задачу. Вскоре Дженни осознала то, чего не понимала прежде: зачем люди обманывают себя. Дженни хотела быть любимой, желанной, обожаемой, ценимой – не за свои способности, а за то, что она была тем, кем была. Раньше она не осмеливалась мечтать об этом – а теперь Лео Харгрейв преподносил ей этот дар и умолял принять его.
Она так отчаянно желала сделать сказку былью, что привыкла отворачиваться.
Но герцог не пришел к ней ни в первую брачную ночь, ни в следующую – ни в одну из ночей. Они спали в разных спальнях. Лео был немногословен. Говорили, что он необщителен по природе. Дженни с этим смирилась. Когда поползли слухи и даже слуги начали звать ее Девкой-виски, Лео ничего не сделал. Он по-прежнему улыбался Дженни, выполнял ее желания, делал комплименты, но объятия были редки, а поцелуи – еще реже. Он любит меня, но все по-разному проявляют свои чувства, твердила себе Дженни. Ей требовалось верить, что Лео испытывает то же, что и она, потому что в противном случае ее сердце разбилось бы на крошечные осколки, которые никогда не склеить вместе.
Почему я до сих пор здесь? Почему Лео не нашел меня? А он вообще искал?
На глаза Дженни навернулись слезы, горячие и жгучие от горькой правды.
Она не была глупой. В этом отчасти заключалась ее проблема. Дженни давно все поняла. Герцог женился на ней не ради денег. В этом все ошиблись. Он женился на ней, потому что нуждался в жене, причем быстро. Любой жене.
Это неправда, продолжала возражать себе Дженни. Но внутренний голос терял силу, заглушаемый фактами, которые больше нельзя было игнорировать. Она проигрывала битву. Дженни старалась плакать тихо, чтобы не услышала Меркатор. Это не сработало.
– Ты голодна? – спросила Меркатор.
– Вопрос с подвохом? – поинтересовалась Дженни, вытирая глаза и шмыгая носом.
– У меня есть хлеб. Хочешь?
– Я бы отдалась Виллару за кусок хлеба.
– Хлеб не настолько хорош, – усмехнулась Меркатор.
Дженни рассмеялась.
После той первой беседы о пожирателях золота атмосфера в тюрьме изменилась. Меркатор пока не была готова распахнуть дверь камеры и отпустить Дженни, но, похоже, считала похищение ошибкой. Мгновение было мягким, нежным, утешительным, забавным. Странно, что обратной стороной слез является смех. Они могли бы быть двумя подругами, засидевшимися допоздна втайне от родителей, чтобы обсуждать молодых людей, одежду – все то, чем делятся подруги. Только Меркатор не была подругой Дженни. И не имела причин ее подбадривать.
– Прости за неуважение к твоему мужу, – произнесла Дженни.
– К кому?
– А разве Виллар не твой…
– Феррол сохрани, нет! Как тебе могло прийти в голову, что мы с ним… – Меркатор помолчала. – Виллар – глава своего клана, Орфе. А я – глава Сикара. Это старейшие и самые уважаемые семьи мир. Между нами нет романтических отношений. По правде говоря, думаю, я ему отвратительна.
– У него нет повода так считать. Ты очень добрая.
– Не забудь, что я участвовала в твоем похищении. Разве это доброта?
– Ты предложила мне хлеб, а я знаю, что у тебя его мало. Ты могла этого не делать.
Меркатор не ответила. За дверью воцарилась тишина.
– А, ясно. Этот хлеб – моя последняя трапеза?
– Нет! – пылко возразила Меркатор. – Просто хлеб.
Повисшая пауза была напряженной.
– Время еще есть, – наконец сказала Меркатор.
– А что будет, когда оно закончится?
– Честно говоря, не известно.
– Полагаю, что Виллар знает. – Дженни стиснула челюсти. Она понимала, что теперь лгать себе бесполезно, однако в правде тоже не было особого смысла. Результат от этого не изменится.
– Так ты хочешь хлеб или нет?
– Нет, – ответила Дженни. – Зачем тратить его впустую.
На сей раз тишина затянулась. Из-за двери долго не доносилось никаких звуков, а потом Дженни услышала вздох Меркатор.
– В чем дело? – спросила она.
– Теперь я его тоже не хочу.
– Зря ты так. Ты заплатила за него деньги и теперь должна его съесть.
Снова пауза. Потом раздался шорох. Дженни была далеко от двери и не видела Меркатор, но, судя по звуку, мир села, причем резко.
– Мне это не нравится! – с отчаянием воскликнула Меркатор. – По-моему, ты хороший человек. В стиле Виллара – схватить единственного достойного аристократа. Просто… я должна… мы должны… нужно что-то сделать, и уж лучше было похитить тебя.
