Яурмер уже стоял у кромки прибоя, встречая приближавшуюся лодку. Над гребнем горы, образовавшей замечательный мыс, уже появились первые мрачные предвестники надвигающегося ливня. Я понимал, что пережидать его, сидя в самолете — глупо. Куда бы не пришлось прятаться — на яхту или в дыру под горой, следовало забрать с собой самые ценные вещи. Поэтому, не дожидаясь подхода лодки, я ринулся собирать рюкзак и, пару минут спустя, уже стоял вооруженный шокером, подзорной трубой в тубусе и боевыми конфетами на поясе, груженый земным рюкзаком, служившим верой и правдой своему хозяину на чужой планете.
Снизу что-то прокричали, Яурмер махал рукой призывая спускаться, пара человек, груженные тяжелыми мешками, медленно переставляя ноги брели по проседающему под ними гравию в сторону схрона. Я торопливо закрыл самолет, обстучал ногами колышки, проверяя, надежно ли они зафиксированы, и побежал к берегу.
Лодка — небольшая, метра четыре длиной, оказалась почти полностью затянута плотной, чем-то пропитанной, очевидно непромокаемой тканью, натянутой на дуги перемычек. Крохотный открытый отсек на корме, где находился рулевой пост, защищал простой навес, изготовленный по образцу и подобию основного кокпита. Я в нерешительности остановился — лодка, повернутая кормой к прибою, болталась на недосягаемом расстоянии. Яурмер, улыбаясь, стоял по колено в воде мокрый по пояс и протягивал мне руку, требуя передать ему вещи. С неохотой расставшись с рюкзаком, я протянул его матросу, тут-же вымокнув от удара небольшой волны. Опасаться промокнуть больше не приходилось и дальше я забрался на крохотное суденышко уже без посторонней помощи. Юркнув мимо хмурого рулевого, я пробрался в тесный отсек, в котором было невозможно выпрямится и устроился на поперечной скамье в самой середине. Здесь же уже валялся небрежно брошенный мой рюкзак. Следом за мной тут же протиснулся в тесный проход Яурмер и за бортом зашипела вода — лодка, стремительно набирая ход, устремилась к яхте. Матрос повернулся, по-видимому, собираясь что-то сказать, и в тот-же миг, полотно над головой — буквально в нескольких сантиметрах от моей макушки, дрогнуло, по нему пробежала от носа до кормы барабанная дробь тяжелых ударов и, в следующее мгновение, крыша прогнулась под ревом водопада, обрушившегося на нее. Матрос уважительно показал наверх, вновь улыбнулся и махнул рукой — разговаривать было решительно невозможно.
По бортам яхты в районе центральной надстройки шли две галереи, в одной из которых сейчас стоял я, дожидаясь, когда ручейки воды, текущей с меня и моей одежды, сменятся на более-менее приличную капель. Лужа под моими ногами достигла шпигатов и весело устремилась на волю, стремясь воссоединиться со стихией, с которой ее так грубо разлучили. Уныло оглядев мои раскисшие мокасины, я поднял взгляд и уперся в Сама, бесшумно появившегося в проходе. Матрос за моей спиной, прятавшийся от дождя, шустро засеменил прочь, и выскочил под дождь. Я молча смотрел на человека, который отдал приказ убить меня. Никогда не желал ему ничего плохого, всегда относился очень уважительно к человеку, которому мне довелось открыться, но сейчас у меня не было ни малейшего желания говорить с ним.
Сам заметно постарел, но сохранил уверенную и даже властную осанку. Для него я был тенью, человеком из далекого прошлого, едва не лишившим его любимой дочери. Для меня же прошло совсем не много времени — все события слились в одну длинную цепь, которую я был не в состоянии разорвать. Мы так и не произнесли ни одного слова, когда из-за угла за спиной отца выскочила Ана. Сам посторонился, Ана рванулась ко мне и остановилась. Я, венчая журчащую лужу, улыбнулся и виновато развел руками — стихия.
Глава 13
Кусочек крашеной пастилы медленно растворялся в красивом высоком стакане с водой. Окно крохотной каюты поливал дождь и из него почти ничего не было видно, кроме темной нависающей громады горы. Столик, на котором стоял стакан, скорее напоминал очень широкий подоконник под мокрым стеклом окна. Совершенно сухой я сидел в углу, погруженный в глубокое кресло и гадал, для чего предназначена эта странная каюта — по сути, красиво отделанный ящик в котором не было ничего, кроме двери с одной стороны, окна с другой и двух кресел по углам. Кроме полов, все стены и потолок отделаны красной темной древесиной. На простенках около двери бронзовые загогулины неизвестного назначения, на одной из которых сейчас висели мои тубус и шокер, здесь же валялся рюкзак. Вежливый матрос принес графин с водой и пастилу, поинтересовался, не нужно ли чего, показал, где находится гальюн и отбыл в неизвестном направлении.
В принципе, некоторая пауза была мне необходима — хотелось немного подумать в спокойной обстановке. Однако, раздражало отсутствие информации — для чего прибыл отец Аны, что происходило на яхте, пока я кружил вокруг нее, что происходит сейчас. Успокаивало лишь то, что моя скелле здесь.
Дождь не прекращался, одиночество затягивалось, я уже выходил из каюты и обследовал окрестные коридоры, нашел выход на палубу и на галерею первого этажа. Интересно, что судно выглядело совершенно пустым — гуляя по коридорам я никого не встретил и ничего не слышал. Не рискнув открывать двери, в конце концов, я вернулся в свою каюту и теперь ждал пока растворится пастила.
Дверь неожиданно открылась — хорошая звукоизоляция, в каюту зашла Ана и села в кресло напротив. Она наклонилась вперед, держа руки между колен — довольно напряженная, подумал я и занервничал.
— Сделай мне. — кивнула она на стакан.
— Расскажешь, что тут было? — спросил я, занявшись приготовлением напитка.
Ана вздохнула и ничего не ответила, отвернувшись к окну.
— Ань? Что произошло?
— Я ухожу с отцом. — она по-прежнему не смотрела на меня, а ее руки сжались в кулачки.
Я не стал ничего отвечать — сама все объяснит, закончил размешивать пастилу и протянул напиток девушке, присев на корточки рядом.
— Спасибо. — приняла она стакан и отставила нетронутым на столик.
Я устал сидеть молча в ожидании, вздохнул и вернулся в свое кресло:
— Давай, рассказывай.
Девушка наконец зашевелилась, взяла стакан, сделала глоток, откинулась в кресле, и, прикрывшись им от меня, заговорила:
— Я осталась единственной скелле в семье. Без меня ее уничтожат. Уже сейчас у нас огромные проблемы и даже мое появление в имении решит многие из них. — она сделала еще один глоток, — Отец признал, что был не прав, обращаясь со мной, как с собственностью. Он готов пойти на многое, лишь бы я вернулась.
— И что это значит для нас?
— Для нас? — скелле смотрела на меня, прищурившись в демонстративном недоумении.
— Ну, хорошо! Что это значит для меня? Что решила ты?
Ана передернула плечами:
— Да, ничего особенного, ты — пойдешь своим путем, я — возвращаюсь.
— Как это легко у тебя прозвучало! Я начинаю подозревать, что скелле действительно чем-то отличаются от людей.
Ана смотрела холодно, — Ты это знал.
