Вернувшись в салон, я перезарядил метатель и вытащил так и болтавшееся поперек кабины копье. Обшивка корпуса — ткань, пропитанная смолой, показала себя вполне достойно — в местах попадания зияли аккуратные отверстия без надрывов, трещин или расслоений. Смола для таких мелких работ у меня была — десять минут и корпус будет целый. Копье отличалось от тех, что я видел до сих пор — возможно, оно было переделано из гарпуна или чего-то иного такого рода — длинное тонкое древко, снабженное втулкой на одном конце и бронзовым кольцом на другом. На втулку был насажен узкий и тяжелый треугольный наконечник. Я снял его и аккуратно сложил трофей — в хозяйстве все пригодится.
Дыра в корпусе оказалась весьма кстати — выглядывая через нее я контролировал катер, пока возился в салоне самолета. Вообще, я похоже сжился с машиной — пока она висела в воздухе, покачиваясь под порывами ветра, гнавшего ее прочь от катера и от скелле, я чувствовал себя в абсолютной безопасности, как будто вернулся домой. Разум говорил, что это не так, ему вторил мерно шелестящий привод движителя над головой — любая поломка в этом нехитром механизме и я вместе с этим летающим сарайчиком и всеми своими пожитками, метателем и трофейным копьем, отправлюсь навстречу с морскими волнами. Учитывая высоту — не менее четырехсот метров, выжить вряд ли удастся. Эта мысль, а также осознание, что от моря внизу меня отделяют лишь тонкие доски пола, силовой набор, тканевая обшивка и сотни метров воздуха — заставила внутренне поежиться. Я поспешил вернутся к управлению.
День выдался перенасыщенный событиями — казалось, что прошла неделя, хотя в реальности от беспокойного утра с его ожиданием, вознёй с самолетом и тенями, до настоящего момента, прошло всего несколько часов. Хотелось есть и пить, но опять перебираться в салон было лень. По-настоящему, хотелось только чтобы все поскорее закончилось. Погода ничуть не изменилась, солнце пряталось за облаками, и это было мне на руку — лобовое стекло под его светом превращалось в светящуюся туманность, уже не столько помогавшую, сколько мешавшую пилоту.
Катер, прыгая по волнам, огибал уже мыс и я поспешил, обгоняя его, на пляж, где лежала раненая скелле. Когда я летел оттуда за помощью, подгоняемый попутным ветром, глядя на приближающийся пологий холм, за которым скрывался Армвар с людьми, мне казалось, что два мыса лежат совсем рядом. Теперь же, выбравшись из-за укрытия навстречу ветру, сдерживая болтающуюся машину у которой была снята дверь, я обнаружил, что мыс с пляжем каким-то образом отодвинулся далеко на запад и казался отсюда далеким и незнакомым, а между ним и самолетом лежало целое море, полное волн с пенистыми гривами.
Чувствовал я себя нехорошо — все тело время от времени трясло мелкой дрожью, кружилась голова, хотелось есть и пить, хотелось, наконец, оправиться, я устал, казалось что время полета до пляжа тянется бесконечно. Когда, через какое-то время, я все же посадил машину на пляж, отметив все также лежавшую скелле, то сил двигаться уже не было — хотелось самому залечь на пляже, как Таута и закрыть глаза.
Однако, представив, как я беспомощный лежу на камнях, ожидая помощи от человека, которого только что пыталась убить, я не стал ей завидовать и поспешил, прихватив воду, к скелле.
Скелле, заслышав мои шаги, повернула голову. Как я и ожидал, ее первыми словами была просьба попить.
— Идут? — устало спросила она, напившись.
Я кивнул, посмотрел на море, шипящий прибой:
— Пришлось уговаривать.
Скелле непонимающе нахмурилась, но говорила все так-же устало:
— Что? Уговаривать?
— Армвар решил, что будет проще меня убить самому, если у вас это почему-то не получилось, чем платить мне.
— Кто такой Армвар?
Я уставился на скелле — либо я чего-то не понимаю, либо у женщины проблемы не только с костями и мягкими тканями.
— Не смотри на меня так! — наконец-то она заговорила более живым голосом, — Мне наплевать как зовут каких-то там торговцев! По вашему виду, предполагаю, что это тот деловой, который забирал ваш товар. Правильно?
— Правильно. — я смотрел с любопытством. Высокомерие скелле и их презрение направленное на обычных людей, похоже, не знало границ, — Мне кажется, вам бы следовало все-же повнимательнее относиться к людям. Хотя бы потому, что они могут вас убить так же легко, как и вы их.
Таута фыркнула, хотела что-то ответить, но промолчала. Мы немного посидели молча.
— В какой-то мере вы правы конечно. — начала скелле, и, внезапно, вцепившись в меня глазами спросила, — Как умерли девочки?
Я понял о ком она. В этот момент я вдруг понял еще одну вещь — почему ветераны не любили вспоминать о войне. Потому, что это мучительная память. Никто в трезвом уме не будет рассказывать на ночь внукам, как умирали его друзья, боевые товарищи, или родственники, даже если им самим повезло выжить и победить. Мне тоже не хотелось вспоминать о том бое на крыше, о тех молодых женщинах, которые не посчитали нужным даже поговорить с нами. Но, поскольку для Тауты, похоже, было что-то личное в их смерти, я ответил:
— Что бы вы делали, если бы у вас на глазах убивали вашу женщину?
Скелле пошевелила лицом — она то-ли хотела что-то сказать, но передумала, то-ли боль прорвалась через ее блокаду, то-ли еще что. Мгновение спустя ее взгляд вернулся ко мне:
— Так, та, — она подавилась словом, — Скелле с запада, — наконец справилась Таута, — Она? — женщина замолчала.
Я не посчитал нужным что-то объяснять или рассказывать — я молчал. Между обломками скал, обмываемыми ударами волн, виднелся катер медленно, как казалось отсюда, приближавшийся к нам.
— Слушай меня, эль. — заговорила опять скелле, — Монастырь верен своей присяге, верен Уставу. — я смотрел на нее не понимая, о чем она сейчас говорит, — Любой эль для нас — представитель богов. Правда, на самом деле, на богов нам плевать — они нас бросили в самый ответственный момент. Но, запомни — в любом случае, любой эль неподсуден скелле. Понимаешь? — я мотнул отрицательно головой, скелле недовольно поджала губы, продолжила, — Если эти твари с запада попытаются судить тебя, требуй покаяния — Устав у нас общий.
— Ты похоже ударилась головой слишком сильно. Меня уже пытали и всем было насрать на то, что я не из вашего мира.
— Тебя? Кто пытал?
— Скелле, кто же еще?
Таута смотрела недоверчиво:
— Не может быть! Ты не знаешь, что это значит!
Я вздохнул устало:
— Знаю.
Скелле открыв рот смотрела на меня.
— Еще воды? — спросил я ее. Она отказалась.
— Но как? Ты же эль! Я сама это …
— Не пыхти. Вот, так. Чувствовать тени я стал далеко не сразу.
— Какие тени? — Таута прищурилась.
— Таута, ты извини, но я не хочу говорить об этом. Я сейчас больше всего хочу сходить в туалет, поесть и поспать. Еще, у меня кружится голова и меня начинает тошнить. А мне сейчас еще разборки чинить с этими отморозками — давай всю эту хрень с элями, тенями и Уставами отложим, а не то, я блевану прямо на тебя.
