– Любопытно, любопытно. Ну, желаю всяческого финансового успеха… – Он произнес последнюю фразу с некоторым затруднением, как активист Христианского союза молодежи, вынужденный говорить о нелицеприятных сторонах жизни. – Наша участь – безропотно нести Господне назначение. И все же жаль, что ты не испробовал себя на ниве общественной службы. Для способного молодого человека это единственный путь подняться над своей средой. Однако прошу меня извинить – книги ждут.
Мартин с удовольствием продолжил бы знакомство с благовоспитанной красавицей и ее утонченным отцом, но теперь, когда Анций узнал, что имеет дело с вульгарным ремесленником, на приглашение можно было не надеяться. Пэдуэй посмотрел на часы – пора обедать, вышел на улицу и разбудил Фритарика.
Вандал зевнул:
– Прочитал, что хотел, Мартинус? Мне снилось мое прекрасное поместье в Аф…
– Черт бы побрал… – взревел Пэдуэй и тут же осекся.
– Как, нельзя уж и помечтать о времени, когда я был богатым и уважаемым человеком?! Клянусь, моя честь…
– Успокойся, ты тут ни при чем.
– Да? Я рад. Судьба оставила мне одни лишь воспоминания… Но почему ты злишься, Мартинус? У тебя такой вид, словно ты гвоздь готов перегрызть. – Ответа не последовало, и Фритарик задумчиво продолжил: – Должно быть, вычитал что-то в этих книгах… Хорошо, что я неграмотный. Так трепать себе нервы из-за событий, которые произошли давным-давно! Я лучше помечтаю о своем прек… О, молчу, молчу, хозяин!
Пэдуэй, Томасус-сириец и еще несколько сот голых римлян парились в Диоклетиановых термах. Банкир огляделся и мечтательно произнес:
– Я слышал, в прежние дни в бани пускали и женщин – прямо вместе с мужчинами… Конечно, языческие времена – не то что сейчас.
– Влияние христианской морали, – сухо заметил Пэдуэй.
– Ну! – хохотнул Томасус. – Мы, современные люди, такие высоконравственные!.. Знаешь, на что жаловалась императрица Теодора?
– Да, – сказал Пэдуэй и поведал банкиру, на что жаловалась императрица Теодора.
– Проклятье! – в сердцах воскликнул сириец. – Всякий раз, когда у меня есть сальная история, ты либо ее слышал, либо можешь рассказать лучшую.
Пэдуэй предпочел не объяснять, что прочитал все эти истории в книге, которая еще не написана, – в «Тайной истории» Прокопия Кесарийского.
– Пришло письмо от родственника в Неаполе – занимается морской торговлей… Так вот, Антиох получил вести из Константинополя. – Томасус выдержал многозначительную паузу. – Война.
– Между нами и Империей?
– Во всяком случае, между Империей и готами. У них давно уже нелады – с тех пор, как убили Амаласунту. Теодохад пытался увильнуть от ответственности, но, по-моему, наш старый король-поэт доигрался.
– Далмация и Сицилия – вот горячие точки, – опрометчиво сказал Пэдуэй. – Еще до конца этого года…
– Прорицаешь помаленьку?
– Нет, просто мне кажется…
Сквозь пар сверкнул здоровый глаз сирийца – черный и внимательный.
– Мартинус, кто ты такой?
– Ты о чем?
– Есть в тебе что-то… не знаю, как сказать… странное. Ты проявляешь будто невзначай самые необычные познания. А когда я пытаюсь расспросить тебя о твоей родине, о том, как ты попал сюда, – уходишь в сторону.
– Ну… – промолвил Пэдуэй, лихорадочно соображая, как выпутаться. И вдруг придумал ответ – правдивый, но весьма двусмысленный. – Видишь ли, я покинул страну в большой спешке.
– А-а! По соображениям здоровья, надо полагать? Тогда я понимаю твою похвальную скромность. – Томасус подмигнул.
Когда они неторопливо шли по Длинной улице к дому Мартина, разговор коснулся бизнеса. Пэдуэй не скрывал своего удовлетворения.
– Я доволен. Новый перегонный аппарат будет готов на следующей неделе, а медными листами заинтересовался один торговец, отплывающий в Испанию. Правда, сейчас я ожидаю убийства.
– Убийства?
– Да. Фритарик и Ганнибал Сципио никак между собой не поладят. Ганнибал, получив в подчинение двух человек, стал еще заносчивее, чем прежде. Он на Фритарике просто верхом ездит.
– Верхом ездит?
– Образное выражение, американское. Ганнибал постоянно гоняет Фритарика, подвергает его насмешкам и издевательствам… Между прочим, я готов вернуть тебе долг.
– Великолепно, мой дорогой Мартинус! Но разве тебе больше не понадобится ссуда?
– Не уверен, – сказал Пэдуэй, совершенно уверенный, что понадобится. – По правде, я не прочь расширить производство.
– Замечательная идея! Разумеется, теперь, когда все у тебя идет хорошо, мы поставим отношения на более деловую основу.
– То есть?
– То есть увеличим тот смехотворно малый процент до нормального…
– Ха-ха-ха, – отчеканил Пэдуэй. – Так я и думал. Пойми же: убедившись в надежности помещения денег, процент следует уменьшить.
– Мартинус! – с болью в голосе воскликнул сириец. – Такова твоя благодарность человеку, который сделал тебе столько хорошего!
– Не хочешь – не одалживай. Многие банкиры будут рады научиться американской арифметике.
– Послушай его, Господи!.. Грабеж! Разбой! Я не поддамся! Ну и ступай к другим!..
Сошлись на десяти процентах. По словам Томасуса, для него это было все равно что вырвать из груди сердце и сжечь его на алтаре дружбы.
Говоря о предстоящем убийстве, Пэдуэй вовсе не ожидал, что окажется пророком. Поэтому был удивлен не меньше Томасуса, когда, войдя в мастерскую, увидел, как Фритарик и Ганнибал, ощерившись, будто два злющих пса, испепеляют друг друга взглядом. Вошедших ни один из них не заметил.
– Ты что же этим хочешь сказать, придурок?! – вскричал Ганнибал. – Валяешься тут день-деньской, ленишься на другой бок перевернуться, да еще смеешь делать мне замечания…
– Я предупреждал, – процедил Фритарик, – если застукаю тебя еще раз, то доложу хозяину. Забыл? Теперь будешь отвечать.
– Да я перережу тебе глотку! – взревел Ганнибал. Вандал бросил короткое, однако очень едкое замечание о любовных привычках сицилийца. Ганнибал выхватил кинжал и кинулся на Фритарика. Тот хотел уклониться от удара, но острие клинка вонзилось ему в предплечье.
Едва Ганнибал вновь занес руку, как Пэдуэй вышел из оцепенения. Он бросился вперед, оттащил сицилийца от его соперника и тут же вынужден был драться не на жизнь, а на смерть, чтобы не оказаться зарезанным самому. Ганнибал в бешенстве выкрикивал что-то нечленораздельное, в уголках рта пузырилась пена.
Потом раздался глухой удар, и Ганнибал обмяк, выронив кинжал. Мартин отпустил сползающее на пол тело и увидел, что Нерва, старший из двух подручных, держит за ножку табурет. Все произошло очень быстро – Фритарик только наклонялся, чтобы вооружиться палкой, а Томасус и второй подручный все так же стояли у двери.
