За месяцы, прожитые вместе, оба претерпели физические изменения. Зависимость Гаана уменьшила его до тощего и костлявого человека, покрытого татуировками, некоторые из которых, как он хвастался, были из действительно «зверских салонов». «Это мой боевой раскрас, мужик. Они все отмечены датой и временем». В одном интервью он указывал на тщательно прорисованный кельтский кинжал на левой руке: «Этот я сделал, когда действительно очень плотно сидел на наркоте. Я как бы подразумевал, что могу пронзать сам себя, или типа того». Также у него есть буквы «TCTTM-FG», вытатуированные под сердцем в клетке на его руке. «Это было сделано для моей второй жены. Означает: «Тереза Кон-рой для долбанутого Гаана» (Theresa Conroy To The Motherfucker Gahan), потому что я «долбанутый, который на ней женился».
Он также показывает свою тату с перьями: «Это нечто вроде того, что было принято прикреплять к воротам больших домов, чтобы отпугивать злых духов. Ее делали примерно 10 часов. По видимому, мой отец – я не знаю на самом деле, поскольку он бросил нас, когда мне было шесть месяцев, – тоже был весь покрыт татухами. Так что думаю, это у меня в генах». Терезино предпочтение длинноволосых мужчин вдохновило его самого отрастить волосы, и он закончил превращение в псевдо-калифорнийскую карикатуру козлиной бородкой, слушанием «Буги-вуги» и попытками научиться играть на губной гармошке. Его партнерша также изменилась – из живой блондинки превратилась в «скуластую вамп-брюнетку». Уайлдер: «Их отношения всегда были далеки от нас, где-то там, в Лос-Анджелесе, так что мы особо ничего не видели, но могли оценить эффект от них. Тереза очень сильно изменилась. Она была светлой, бойкой блондинкой с пухленьким личиком – красивая девочка из Лос-Анджелеса. А потом за 18 месяцев она превратилась в это худое, изможденное и растраченное впустую существо в черной одежде. Вывод можете сделать сами».
В апреле 1992-го, за месяц до своего 30-го дня рождения, Гаан женился на Терезе в Грейслэндской часовне в Лас-Вегасе. Церемония была засвидетельствована толстым и неубедительным двойником Элвиса в подарок от церкви. «Мое имя на стене рядом с Джоном Боном Джови, – сказал пьяный Гаан в 1993-м. – Разумеется, все было пластиковым, фальшивым. Они даже свечи не зажигали, поскольку они были там исключительно для декораций. Мы были немного расстроены!» На певце была черная просвечивающая майка, которая подчеркивала его новые татуировки, хипповский знак «ОМ» над его правым соском, означающий «каждый звук вселенной», такой же уже был на груди у Терезы. Также у него появился феникс на спине, символизирующий его духовное возрождение. Вместо того, чтобы спеть одну песню, фальшивый Элвис устроил получасовой сет, испытывая терпение Гаана до тех пор, пока он не сказал: «Кто-нибудь уберет отсюда этого придурка?» «Я хотел жениться. И поэтому Диана, мама Терезы, очень вежливо спросила: “Эм, мистер Элвис, может быть, вы могли бы перестать петь сейчас, так как, думаю, они хотят пожениться”. А он ей отвечает: “Что ж, у меня осталась всего одна песня, дорогуша”. И он повернулся ко мне и спросил: “Я вас чем-то обидел?” А я ему: “Нет, приятель, просто заканчивай свое дерьмо и вали отсюда!”» Эмоциональная турбулентность того периода еще больше подогрелась от новостей о смерти настоящего отца Гаана. «В пределах шести месяцев на меня рухнуло одновременно все, – позже признается он. – Я до сих пор думаю об отце время от времени. Мне кажется, я бы многое мог узнать о себе от него. Кто-то сказал мне, что он вел записи и прочее. Но он был весьма старым. И я никогда с ним не контактировал, с самого раннего возраста».
В тоже время, пока он был полностью погружен в свои чувства к Терезе, он никак не мог избавиться от чувства вины из-за того, как обошелся со своей первой женой. «Я надеюсь, что Джоанн влюбится и будет в этот момент жизни так же счастлива, как и я. Потому что тогда она сможет понять, почему мне пришлось поступить так. Это все было из-за очень эгоистичных причин. У меня также есть сын. И от этого болит сердце. Я хочу влиять на него, но меня нет рядом, так что надо смотреть правде в глаза, понимаете? Я не хочу, чтобы он рос с тем же чувством, что и я, пытаясь понять, что вообще происходит, когда умер мой отчим. Я хочу, чтобы он знал, что у него есть отец». Гаан летал каждые три месяца повидаться с Джеком, останавливаясь в своей квартире в Вэппинге вместе с Дэрилом Бамонтом. Певец мог быть в приподнятом настроении в один момент и подавлен чувством вины в другой. Также он был под кайфом большую часть времени, но после года употребления героина наркотики уже не оказывали прежнего эффекта. Певец сражался, чтобы почувствовать всю полноту жизни. Его швыряло из насыщенных, практически истеричных проявлений эмоций к своей семье и Терезе прямиком в наркотический водоворот и жутковатую паранойю. Оба варианта уводили его все дальше от сбалансированной нормальной жизни. Богатство, пришедшее с успехом Violator и последними турами, дало ему возможность не заниматься повседневными делами, если он того не хотел: «Теперь у меня появилось достаточно пространства, чтобы действительно погрузиться исключительно в музыку, не думая о всяких вещах вроде: “Интересно, а могу ли я купить машину или что-то вроде?” Зачем мне теперь было думать о подобном дерьме?»
В резком контрасте с Гором и Флетчером, которые прочно держались за свои корни, Гаан в ужасе вздрагивал от перспективы посещения Базилдона: «Страшно, но да, я возвращался туда пару раз, – сказал он в 1993-м. – За последние шесть лет я раза три возвращался. Забрал маму в Лондон. Мне казалось, что в Базилдоне меня арестуют или вроде того. Я вышел на станции и сразу начал думать: “Я хочу назад, я хочу назад”. И я правда хотел, это просто ужасно. Проходил мимо рядов такси, где меня избивали так много раз, или где я дрался. Чертов Базилдон. Страшно еще и потому, что ты возвращаешься туда, а там все как было. Лишь другое поколение. Очень страшно».
Гаан был поглощен испытаниями и подталкивал себя, агрессивно раздувая свои чувства, а потом самостоятельно уводя их в анабиоз. В 1991-м он заявил: «В настоящий момент для меня “обычный” это плохо. “Нормально” – тоже плохо, также как и “справимся и с этим”. Я хочу блистательности жизни, хочу лучшее: страсть, секс, любовь. Хочу быть движимым этими вещами». Карр: «Дэйв – это создание крайностей. Ему не достаточно просто дойти до середины».
В течение двух лет он болтался между статусом опьяненного отшельника и любителя вечеринок, который позже хвастался: «Я провожу кучу времени со своими друзьями. Это было что-то, что я забыл уже как делается, я думаю, я действительно изолировал сам себя, может даже неосознанно, но… я так делал годами. Теперь же у меня появилось множество настоящих друзей. Хорошие люди. В основном женщины, должен заметить. Очень круто, особенно когда они еще и красотки, ко всему прочему». Безудержный фронтмен хотел собственноручно оживить миф о рок-н-ролле: «Я в нем по самую шею, и в нем и останусь».
Синхронно с гаановской мифологизацией появилась новая гранж-сцена в Америке, особенно на западе, которая вдохновила его преследовать свои цели еще более яростно. «Я мог выходить, никем не узнанный, и отправляться на концерты групп, подобных тем, чьи шоу я посещал в 15–16 лет. И мне это очень нравилось. Когда я увидел последнее шоу Jane’s Addiction, я подумал: “Твою мать, я могу это делать, я точно могу так”. И я был в жопе, если просто возвращался домой и сидел в углу своей комнаты, размышляя над своей жизнью, когда у меня было столько всего, чем я мог бы заняться».
