* * *
Гостиная и по совместительству столовая Леонарда была временно превращена в студию: между диваном, креслами, большим обеденным столом, мраморным столиком и бамбуком в горшке разместились два полноразмерных синтезатора. Леонард подходит к одному из синтезаторов и включает его.
- Есть одна песня, над которой я работаю очень, очень давно — не один десяток лет. У меня есть музыка, для гитары, отличная музыка, и я год за годом пытаюсь подобрать к ней правильные слова. Я так переживаю из-за этой песни, что даже завёл специальный журнал, в котором записываю все свои неудачные попытки что-то сделать с этой преследующей меня мелодией. Я бы очень хотел записать её для нового альбома, но это уже третий или четвёртый альбом, на котором я хочу её выпустить. А то и пятый. Я очень сильно хочу закончить эту песню. Эти орешки так просто не щёлкаются.
- А бывает так, что когда вы спустя много лет наконец расколете орешек, то внутри одна лишь пыль?
- Мой отец держал бутылку шампанского в шкафу в подвале. Он умер, когда я был ещё довольно мал, но как только я заполучил ключи от шкафа — когда я подрос и мать наконец дала мне ключи, и вот мы открыли эту бутылку, которая стояла у мамы чуть ли не с их свадьбы, — пить это было нельзя. Так что нужно уметь смотреть на всё это со стороны. Ну, то есть это же не осада Сталинграда. По большому счёту это не так уж важно, но меня это очень волнует.
- Песня как головоломка?
- Да, песня как головоломка. Вы это знаете. Я хотел бы завершить свою работу; и всё время — фоном — у меня мысль: «Какой грув у этой песни?» У меня есть слова и мелодия, но я не знаю, каким должен быть грув или аранжировка, и пока мы с вами разговариваем, во мне сидит эта мысль; вот о чём я думаю.
Он нажимает кнопку, запускающую электронный ритм, и поверх него играет мелодию.
- Вот эта тональность.
Музыка плывёт, безмятежная и убаюкивающая, пока Леонард не берёт какой-то неожиданный аккорд. Он застывает, как будто врезался в стену. На его лице появляется растерянное выражение, которое, по-видимому, означает: и что, чёрт возьми, мне теперь делать?
- Вот, это то, над чем я работаю и о чём я думаю. Я не склонен к философским мыслям, меня тянет к какой-то молитве, к какой-то работе. Но самое главное — это придумать, как вернуться в тональность, с которой я начал.
На самом деле главная проблема, по-видимому, заключается в том, что, когда приходит время решить, закончена ли песня, Леонард к ней безжалостен. У него уже набралось достаточно материала для альбома. Ещё до тура у него было некоторое количество песен: «The Captain», «Puppets’ и написанная вместе с Шэрон Робинсон «Different Sides». Была «Lullaby» — ранняя версия песни, которую он играл в туре; была «Treaty», песня, с которой он возился уже минимум пятнадцать лет, и ещё более старая «Born in Chains», которую он начал писать в 1988 году — в год, когда выпустил альбом I’m Your Man, — и которую он уже пробовал играть на концертах, объявляя её как песню о «том, что всем нужна молитва» [5]. Ещё Леонард пробовал сочинять блюзовые песни. «Я всегда любил блюз, мне всегда нравилась музыкальная структура блюза, — рассказывал он, добавляя, что раньше никогда не чувствовал себя вправе петь блюз. — Каким-то образом это право было мне даровано — не знаю, какой властью, — и теперь, когда мне позволено петь блюз, ко мне пришло несколько таких песен» [6]. Из этих блюзовых песен две — «Feels So Good» и «The Darkness» — тоже были включены во всё разраставшуюся концертную программу. Вернувшись из Лас-Вегаса, Леонард снова работал с Анджани: для его альбома они делали новые версии трёх песен, которые когда-то написали для её диска Blue Alert («Crazy to Love You», «Thanks for the Dance» и «Whither Thou Goest»), а также песни «The Street», которую сочинили ещё в 2001 году. Анджани всё ещё жила недалеко от Леонарда и часто заходила к нему. Они оставались близкими друзьями. Второй синтезатор был для неё.
Он вёл насыщенную, полную дел жизнь, но скучал по гастролям. В туре «ты всегда точно знаешь, что тебе делать, и тебе не приходится импровизировать - а здесь приходится, особенно сейчас, когда я пишу музыку. Здесь всегда что-нибудь тебя отвлекает» [7]. Впрочем, не всё, что отвлекало Леонарда, вызывало у него раздражение. Меньше чем через два месяца после его возвращения из тура в доме появился новый жилец — Вива Кэтрин Уэйнрайт
Коэн. В феврале 2011 года у Лорки, которая всё ещё жила на первом этаже, родился первый ребёнок — первая внучка Леонарда (как мы знаем, внук у него уже был). Девочка была потомком двух канадских музыкальных династий: отцом ей приходился Руфус Уэйнрайт, певец, близкий друг Лорки, который одно время жил в её квартире и, таким образом, был соседом Леонарда. Когда поклонники Руфуса в интернете назвали Лорку суррогатной матерью, все члены семьи, включая Леонарда, не остались в стороне и разъяснили ситуацию: девочку будут вместе воспитывать Лорка, Руфус и, по выражению Руфуса, «Папа № 2» — его будущий супруг Йорн Вайсбродт. Леонард обожал малышку. Когда Лорка приходила к нему с Вивой или Адам приходил с Кассиусом, он был счастлив играть с ними целый день. Он говорил, улыбаясь: «Я чувствую, что сорвался с крючка эволюции. Я своё дело сделал». Вот, говорил он, его по-настоящему важное наследие. «Что до моего творчества, то если не забывать об истинном масштабе вещей и помнить, что ты скоро покинешь этот мир, то ты знаешь: всё, что ты делаешь, чертовски незначительно; с другой стороны, это твоя работа, поэтому ты относишься к ней с уважением» [8].
1 апреля, надевая монашескую одежду, чтобы навестить Роси и поздравить его со сто четвёртым днём рождения, Леонард узнал, что ему присуждена почётная премия Гленна Гульда. Эта награда, которую присуждают ныне живущим музыкантам за всю совокупность их творческих достижений, имела денежный эквивалент — пятьдесят тысяч долларов. Среди прежних лауреатов премии были композитор Пьер Булез и джазовый пианист Оскар Питерсон. На пресс-конференции в Торонто президент Фонда Гленна Гульда Пол Хофферт заявил, что Леонарда Коэна единогласно выбрали лауреатом все семеро членов международного жюри, в том числе режиссёр Атом Эгоян (в 1994 году включивший песню «Everybody Knows» в саундтрек своего фильма «Экзотика») и актёр и писатель Стивен Фрай (который произнёс с каменным лицом: «Я думал, мы договорились: премию получит Джастин Бибер»). Хофферт отметил, что стихи и песни Леонарда преодолевают границы и культурные барьеры и «обращаются к общечеловеческому в нас. Его голос уникален, но это также голос всего человечества, который рассказывает наши истории, выражает наши чувства и глубоко проникает в наши умы» [9].
Леонард встречался с Гленном Гульдом в начале 60-х, когда по заданию журнала Esquire взял интервью у этого прославленного канадского пианиста. Статья так и не вышла. Леонард с таким восхищением слушал Гульда, что перестал записывать: он верил, что его слова «прочно отпечатались в [его] памяти». Придя домой, он обнаружил, что «совсем ничего не помнит» [10]. Леонард не стал упоминать об этом недоразумении в своём письме комитету премии, в котором поблагодарил их за «великую честь, которую делает ещё слаще [его] любовь к работам Гленна Гульда». Тем временем Леонард продолжал работу над своим альбомом, который теперь получил название — то самое название, которое когда-то предназначалось для Dear Heather- Old Ideas.
