Впоследствии Леонард признается, что во время работы над Beautiful Losers «считал себя неудачником. Я был выжат как лимон; мне не нравилась моя жизнь. Я поклялся, что буду просто заполнять страницы чернилами или убью себя». Он также заявит: «Когда ты выжат как лимон… это и есть нужный момент, РЕАЛЬНЫЙ момент»; наверное, это тот самый момент истины и экстаза, который, по его собственным словам, недоступен писателям, не познавшим ни кайфа, ни безумия. Можно спорить о том, был ли сам Леонард в это время под кайфом или безумен. Неоспоримо то, что он находился в изменённом состоянии сознания, когда работал над «Прекрасными неудачниками»: постоянно употреблял гашиш, кислоту и, главное, спиды. Под действием амфетаминов человек способен на многое, и Леонард в своём втором романе задал себе непростую задачу; ему предстояло сравнить ещё множество мифологий и выполнить новую миссию (а может быть, это была старая миссия, но выполняла её на этот раз какая-то другая из шести-семи тысяч личностей Леонарда).
«Прекрасные неудачники» — молитва о цельности личности, временами уморительно смешная и грязная, и одновременно гимн утрате себя через святость и преображение. Иисус мог бы понимающе кивнуть; Бог мог бы закончить эту книгу за шесть дней, а не за девять месяцев, которые потребовались Леонарду. Роман был, по словам Леонарда, написан кровью [22]. Он писал по десять, пятнадцать, двадцать часов в день; писал на террасе, в комнате цокольного этажа и «за домом, на столе, поставленном среди камней, травы и маргариток» [23]. Работая, Леонард слушал альбом Рэя Чарльза The Genius Sings the Blues, пока пластинка не деформировалась под палящим солнцем, и тогда он переключился на радио — как правило, слушал радиостанцию американских вооружённых сил, на которой в основном звучало кантри. «Это было безумно жаркое лето. Я всегда сидел с непокрытой головой. У вас в руках не книга, а, скорее, солнечный удар» [24]. В письме Джеку Макклелланду Леонард гордо называл свой роман «Бхагавад-гитой» 1965 года [25]; много лет спустя, в предисловии к китайскому изданию 2000 года, он иронично назвал свою книгу «пёстрой мешаниной из джазовых риффов, поп-арт-шуток, религиозного китча и еле слышных молитв». Журналистам он сказал: «Думаю, это лучшее, что я пока написал» [26]. И всё это правда.
Напечатав последние шесть слов романа («вечно на своём пути к финалу»), Леонард устроил себе десятидневный пост. Он вспоминает: «Я совершенно отключился. Это был самый дикий трип в моей жизни. Я целую неделю видел галлюцинации. Меня положили в больницу на Гидре». В больнице ему давали протеины внутривенно. Вернувшись домой, он провёл несколько недель в постели (и, по своим собственным словам, продолжал видеть галлюцинации), а Марианна за ним ухаживала. «Я хотел бы сказать, что это сделало меня немножко святым», — сказал он [27].
Хочется предположить, что Леонард страдал от маниакально-депрессивного психоза; считается, что особенно часто это психическое расстройство встречается у мужчин в том возрасте, когда, по словам Леонарда, поэты накладывают на себя руки; он может проявляться в виде периодов интенсивной творческой активности, за которыми следует упадок сил, и «мессианского комплекса» — глубокой убеждённости человека в том, что он должен выполнить какую-то великую работу, практически спасти мир. С другой стороны, тот же эффект можно получить, если долгое время употреблять амфетамины в больших количествах, закусывать их ЛСД, работать без передышки и — в заключение — десять дней голодать. «У меня в распоряжении нет подробных свидетельств очевидца, чтобы поставить диагноз, — говорит доктор Шоуолтер, — но, думаю, можно сказать, что у Леонарда Коэна было биполярное расстройство, а не полномасштабная депрессия. Впрочем, эти симптомы могли быть вызваны другими причинами, такими, как психотическое состояние, интоксикация или разнообразные депрессивные и психотические синдромы в сочетании со злоупотреблением алкоголем или наркотиками».
Однажды, как рассказывал Леонард, он посмотрел в небо над Гидрой и увидел, что оно «черно от аистов». Птицы «уселись на всех церквях, а утром улетели». Леонард счёл это знаком: ему стало лучше. «Затем я решил поехать в Нэшвилл1561 и стать автором песен» [28]. Хотя он не кинулся немедленно претворять своё решение в жизнь, музыка, очевидно, занимала его мысли во время работы над Beautiful Losers. Один из его черновиков имел подзаголовок «Поп-роман». В другом имелся фрагмент, где текст был положен на гитарные аккорды. Окончательная версия романа была снабжена эпиграфом «Somebody lift that bale» из песни Керна и Хаммерстайна «Ol» Man River», в которой человек — уставший от жизни, но боящийся смерти — предпочитает слезам смех1571.
Леонард не мог сразу же отправиться в Нэшвилл, потому что всё ещё находился в некоем безвременье. Он слезал со спидов и пытался приспособиться к жизни там, где время ползло со скоростью улитки: в этом месте ты иногда не мог даже умыться, не дождавшись сначала появления водоноса со своим осликом. «Отходняк — это очень тяжело, — говорил Леонард. — Мне понадобилось десять лет, чтобы полностью восстановиться. У меня были провалы в памяти. Как будто у меня сгорели внутренности. Я не мог вставать; я лежал в постели овощем и долгое время не мог делать вообще ничего» [29]. Леонард был совершенно истощён, однако нашёл в себе силы отправить копии нового романа в издательство Viking в Нью-Йорке и Макклелланду в Канаду; рукопись приобрела та же библиотека при университете Торонто, где собирался его архив. Он также написал аннотацию к роману, в которой говорил о современном монреальце, «движимом одиночеством и отчаянием», который «пытается исцелить себя, взывая к
Екатерине Текаквите, ирокезской девушке, которую в XVII веке иезуиты обратили в христианство, — первой индианке, давшей обет девства»*581.
«Beautiful Losers, — писал он, — это история любви, это псалом, это чёрная месса, это монумент, это сатира, это молитва, это вопль, это карта диких мест, это анекдот, это безобразная провокация, это галлюцинация, это скука смертная, это неуместная демонстрация болезненной виртуозности». И заключил: «Короче говоря, это малоприятная религиозная эпопея несравненной красоты» [30].
8
Побриться без спешки
Пока Леонард в беспамятстве и полном раздрае находился на Гидре, а Марианна ухаживала за ним, как Маша когда-то ухаживала за его отцом, в Канаде два человека работали над фильмом, показывавшим совершенно иную картину. В его первых кадрах, снятых в октябре 1964 года, мы видим спокойного и уверенного в себе молодого человека, похожего совсем не на амфетаминщика, а на юного и холёного Дастина Хоффмана, который ещё даже не окончательно избавился от юношеской пухлости. Молодой человек стоит на сцене и развлекает университетскую аудиторию рассказом о том, как он навещал друга в монреальской психиатрической больнице и его самого приняли за пациента. Смешной, сдержанный, самоироничный, сознательно манерный, Леонард своей подачей и чувством времени ничем не уступает хорошему стендап-комику.
Сорокаминутный чёрно-белый фильм Ladies and Gentlemen… Mr. Leonard Cohen («Дамы и господа… мистер Леонард Коэн») вышел в 1965 году. Он был смонтирован из материалов, которые Дон Оуэн отснял годом раньше во время турне четырёх поэтов, а также из съёмок, сделанных режиссёром Дональдом Бриттеном из Канадского национального управления кинематографии. Во фрагментах Бриттена Леонард ходит по классным монреальским локациям под звуки изысканного кул-джаза[59]. Закадровый голос называет Леонарда «уникальным талантом, у которого на счету уже четыре книги» (роман Beautiful Losers к тому моменту уже завершён, но ещё не напечатан). Всё это было гораздо более значительным подтверждением статуса Леонарда в канадской словесности, чем литературные премии и пластинка «Шесть монреальских поэтов».
