Отель «Челси» был популярен у битников, а позже у их духовных наследников, рок-музыкантов, среди которых были Боб Дилан, Джими Хендрикс, Дженис Джоплин и Патти Смит, которая жила там со своим любовником, фотографом Робертом Мейплторпом. Смит называет «Челси» «кукольным домиком из Сумеречной Зоны1721» [12]. (Годом раньше Леонард познакомился с Патти Смит и привёл её на ужин с Лейтонами. «Она тогда была просто девчонка, — говорит Авива Лейтон, — кожа да кости, с плоской грудью, в обносках, не в перьях17^. Кажется, она тогда даже жила на улице — а Леонард сказал нам: «Она гений, очень талантливая, и у неё большое будущее».)
Стены в вестибюле были сплошь увешаны картинами, которые Стенли Бард, управляющий отеля, принимал от постояльцев в качестве платы по счетам или под залог будущей оплаты. Прямо из вестибюля можно было попасть в испанский ресторан и бар «Эль Кихоте». Между двенадцатью этажами отеля курсировал самый медленный лифт, какой только можно найти в американских гостиницах, а двери его открывались в лабиринт выкрашенных жёлтой краской коридоров и номеров самого разного размера, формы и уровня комфорта. Номер Леонарда на четвёртом этаже освещался свисавшей с потолка лампочкой и был укомплектован маленьким чёрно-белым телевизором, плиткой и умывальником; надо было досчитать до десяти, чтобы слить из крана ржавую воду. Больше половины людей в отеле «Челси» жили там постоянно. Некоторые из них, казалось, жили там только для того, чтобы в дальнейшем получить номер побольше и получше. Писательница и журналистка Тельма Блиц называет «Челси» «большим богемным братством», и Леонард — бывший президент студенческого братства — «чувствовал там себя как дома».
В этом доме у него было всё что нужно, включая женщин, на которых он мог опереться. С девятилетнего возраста, после смерти отца, Леонарда опекали женщины. В его младенческие годы в музыкальном бизнесе этими женщинами были Мэри Мартин и Джуди Коллинз. In My Life был тогда самым коммерчески успешным альбомом Коллинз, он продержался в американских чартах тридцать четыре недели, о нём говорили, песни с него часто крутили по радио. «Тогда был пик эпохи «поп-успеха», золотой век поп-музыки, — говорит Коллинз, — дело было отчасти в этом, а отчасти в усилиях, которые Elektra вложили в продвижение альбома». Так как «Suzanne» очень сильная песня, а Коллинз не скупилась на комплименты её автору, на самого Леонарда тоже обратили внимание. В частности, им заинтересовался продюсер Джон Хэммонд, работавший с одним из главных американских рекорд-лейблов — Columbia.
Хэммонд принадлежал к нью-йоркской аристократии; его мать происходила из семьи Вандербильтов, дед был генералом в Гражданскую войну. Однако при всей привилегированности своего положения он, как и Леонард, выбрал для себя в жизни другую дорогу: влился в движение за гражданские права и заслужил репутацию блестящего джазового критика, продюсера и специалиста по поиску новых артистов. Хэммонд заключал контракты или работал как продюсер со многими великими музыкантами, среди которых Билли Холидей, Пит Сигер, Каунт Бейси, Арета Франклин и Боб Дилан. «Джон Хэммонд был гений, — рассказывала Коллинз. — Он разглядел в Бобе Дилане что-то более интересное, чем скучные блюзы Вуди Гатри, и подписал с ним договор на три пластинки ещё тогда, когда песни «Blowing in the Wind» не было и в помине. Он всегда внимательно следил за тем, что происходит [в музыке], и всё слушал.
Он послушал мои записи (он хотел подписать меня на Columbia, но я уже неделей раньше обручилась с Elektra) и таким образом услышал Леонарда, потому что тогда его больше негде было услышать». Одновременно Хэммонду названивала Мэри Мартин: она на все лады хвалила Леонарда, посылала его книги и убеждала сходить в нью-йоркский офис «Си-би-си» на специальный — лично для Хэммонда — показ фильма Ladies and Gentlemen… Mr. Leonard Cohen. Мартин велела Леонарду сделать демонстрационную запись своих песен, и он записал их в её ванной комнате — забравшись в ванну, на одолженный у кого-то магнитофон Uher. Копию этой плёнки вручили Гарту Хадсону, клавишнику группы The Band, чтобы он изготовил нотную запись песен Леонарда, необходимую для контракта с издательством. Другую копию вручили лично Хэммонду: для этого Мартин и её коллега, юрист Э. Джудит Бергер, пришли к нему в офис в своих самых коротких мини-юбках.
Хэммонд позвонил Леонарду и пригласил его пообедать в ближайшем ресторане, а после обеда спросил, нельзя ли ему проводить Леонарда в отель «Челси» и услышать его песни в живом исполнении. Усевшись на краешек кровати, при свете свисавшей с потолка лампочки, Леонард пел целый час: в том числе «Suzanne», «The Stranger Song», «Master Song», «Hey, That’s No Way to Say Goodbye», «The Jewels in Your Shoulder» и песню, которую, как он сообщил Хэммонду, он написал утром, «Your Father Has Fallen». Хэммонд сидел на единственном в комнате стуле с закрытыми глазами, неподвижный, как статуя. Когда Леонард закончил играть, он открыл глаза, улыбнулся и сказал: «Есть». Леонард не вполне понял, что именно у него есть, но поблагодарил гостя, и тот ушёл. Вернувшись в офис Columbia Records, Хэммонд объявил, что хочет заключить с Леонардом контракт. Эта новость — не в последний раз — далеко не у всех вызвала восторг. Билл Галлахер, выполнявший тогда обязанности президента лейбла, сказал: «Тридцатидвухлетний поэт? Ты с ума сошёл?» [13].Это было резонное замечание: в 1967 году новой поэзией был рок-н-ролл, а в этом мире было не принято доверять людям старше тридцати. Но Хэммонд настаивал на своём. Ларри Коэн, бывший вице-президент Columbia/Epic, сидевший в соседнем кабинете, вспоминает слова Хэммонда о том, что «из всех артистов, с которыми он когда-либо заключал контракт, Леонард был самым интеллектуальным. Услышать такое от Джона дорогого стоит. Если вы знали Джона, то знаете, что он не любил расточать комплименты. Он был очень высокого мнения о Леонарде Коэне».
22 февраля, ещё не успев заключить договор с лейблом, Леонард официально дебютировал в Нью-Йорке в качестве певца. Его выступление состоялось на благотворительном концерте в пользу некоммерческой радиостанции WBAI, проходившем в зале Village Theater1741 на перекрёстке Второй авеню и 6-й Восточной улицы. В концерте принимали участие знаменитые музыканты: Пит Сигер, Том Пакстон и Джуди Коллинз. Один из радиоведущих с WBAI, Боб Фэсс, предложил Джуди Коллинз вывести Леонарда на сцену и представить нового артиста публике, как Джоан Баэз когда-то представила публике Боба Дилана. Коллинз ухватилась за эту идею, но Леонард отказался. «Он сказал:
«Я не умею петь и уж точно не умею выступать на сцене», — вспоминает Коллинз. — Я сказала: «Конечно, умеешь!» Но Леонард никогда не мечтал о сцене. Я сказала: «Тебе надо просто выйти и спеть «Suzanne». Все знают эту песню, так что тебе не будет неловко». И в конце концов он согласился».
«Джуди сказала мне: «Кажется, он не хочет», — вспоминает Боб Фэсс, — но потом перезвонила и сказала, что он передумал и решил прийти, так что мы объявили о его участии. На концерте Джуди спела свою песню и позвала Леонарда. Он вышел на сцену, и у него никак не получалось настроить гитару, так что она в конце концов дала ему свою. Он начал петь, но то ли тональность ему не подходила, то ли он плохо слышал себя, и у него сорвался голос. Он сказал: «Я не могу продолжать» — и ушёл со сцены. Я подумал: «Жаль, но ничего не поделаешь», — и мы продолжили концерт». Через некоторое время, очень не сразу, Коллинз сказала Фэссу, что Леонард хочет попробовать снова. «И он вышел снова. Я сказал: «У этого человека есть яйца». Коллинз вспоминает: «Леонард ужасно нервничал, его трясло. Он ещё никогда не выступал перед такой аудиторией — только читал стихи в маленьких клубах в Нью-Йорке. Он начал петь «Suzanne» и на половине остановился и ушёл со сцены. Но все в него влюбились. Я подошла к нему за кулисами и сказала: «Ты должен вернуться и закончить песню». Он сказал: «Я не могу», а я сказала: «Я выйду и спою её с тобой вместе». И мы вышли на сцену вместе и допели песню до конца, и это был дебют Леонарда».
