Леонард рассказывал: «Моя мать, которую я всегда считал немного наивной — она была из России и не очень хорошо говорила по-английски, — говорила мне: «Леонард, будь осторожен с этими людьми. Они не такие, как мы». Конечно, вслух я не сказал ничего непочтительного, она же моя мать, но про себя подумал: «Мама, ты же знаешь, я не ребёнок». Мне было тридцать два года, я кое-что повидал в жизни. Но она была права. Она была права»1781 [27].
8 сентября в студии B Леонард записал с Хэммондом ещё четыре песни. Это была их последняя совместная сессия. Тому, что Хэммонд ушёл из проекта, давали разные объяснения. Леонард всегда говорил, что Хэммонд заболел, и действительно, у Хэммонда были проблемы со здоровьем: перед тем как подписать Леонарда на Columbia, он вернулся из отпуска, который был принуждён взять после сердечного приступа; в следующие несколько лет он перенесёт ещё несколько приступов. Называли и другую причину: болезнь жены Хэммонда. В своей автобиографии Хэммонд ничего не пишет о проблемах со здоровьем и дал понять, что дело было в музыкальных разногласиях. Леонарда, писал он, «нервировал» его безыскусный подход к продюсированию, он «не мог себе представить, что его голос достаточно коммерческий, чтобы ради него люди покупали пластинки. Безыскусность была его главной сильной стороной, о чём мы ему и говорили. Это было не то, что он хотел услышать… Меня не послушали, и продюсером назначили другого человека» [28].
Хотя в своём рассказе об обстоятельствах заключения контракта с Леонардом Хэммонд допустил несколько неточностей, его коллега Ларри Коэн подтверждает его описание своего продюсерского стиля. «Я знал Джона много лет, и его подход заключался в том, чтобы не менять людей, не менять их звучание, не делать из них что-то, чем они не являлись: он добивался наилучших результатов от музыкантов, делающих то же самое, что и всегда.
Он не давал Дилану никаких указаний — Дилан пришёл на студию с той музыкой, которую хотел делать, и именно на этом основании Джон подписал с ним контракт и позволил ему делать своё дело».
Леонард однажды рассказал, что хотел на своём альбоме сделать нечто большее, чем просто записать голос и гитару. «Я пытался подобрать. я хотел, чтобы мои песни звучали на фоне «найденных звуков». Я хотел, чтобы «The Stranger Song» звучала на фоне шума шин по мокрой мостовой, такого гармоничного шороха. [Хэммонд] был уже почти готов разрешить мне проехаться в машине с магнитофоном. В результате он согласился на приемлемую альтернативу: я находил в Нью-Йорке безумных учёных, которые делали аппараты, издающие звуки. К несчастью, в середине этого процесса он заболел» [29].
В общем, какова бы ни была причина, после четырёх месяцев напряжённой работы над своим дебютным альбомом Леонард остался с пустыми руками. Ему надо было начинать сначала.
10
Пыль долгой бессонной ночи
За год, прошедший с тех пор, как Леонард показал свои песни Джуди Коллинз, в мире произошло столько событий, как будто сама планета была на спидах.
Но некоторые вещи так пока что и не состоялись — в первую очередь, альбом Леонарда. Ему казалось, что неспособность сделать пластинку — его уникальная личная проблема. Джуди Коллинз как раз закончила работу над своим седьмым альбомом, Wildflowers, включавшим ещё три песни Леонарда, которые он сам ещё не успел записать. В чартах синглов фигурировала новая версия «Suzanne», записанная его ровесником, английским актёром Ноэлем Харрисоном. Казалось, Леонард утратил права на свою песню не только в юридическом смысле слова, и так как, по общему мнению, «Suzanne» была его визитной карточкой, он как будто потерял сам себя. Когда работа над альбомом прервалась, Леонард совершенно потерялся. Целую неделю он не выходил из своей комнаты и беспрестанно курил гашиш. Однажды он уже чувствовал себя потерянным в Нью-Йорке — когда был студентом Колумбийского университета, и в тот раз он выдержал год, а потом вернулся в Монреаль, к семье и друзьям. Но на этот раз у него оставались незавершённые дела с Columbia Records, поэтому он не уехал и обратился к людям, которые были для него в Нью-Йорке чем-то вроде родной творческой среды: к окружению Энди Уорхола и к постояльцам отеля «Челси».
Иногда эти круги пересекались. Эди Седжвик, похожая на мальчика красавица-блондинка, самая знаменитая из «уорхоловских звёзд», поселилась в «Челси» после того, как случайно устроила пожар в квартире, которую ей купила мать. Эди сумела выползти из горящего помещения, отделавшись ожогом руки. Её номер в «Челси» был на том же, четвёртом, этаже, что и комнатка Леонарда. Однажды их общий приятель Дэнни Филдс спросил у Леонарда, знаком ли он с Эди. Тот ответил, что нет. «Хочешь познакомиться? — спросил Филдс. — Это волшебная женщина, в неё все влюбляются». Леонард ответил утвердительно, и Филдс отправился в номер к Эди. Он нашёл её в компании Бриджид Берлин — ещё одной скандально известной женщины из окружения Уорхола. Полная, некрасивая Бриджид не обладала внешней привлекательностью, но была яркой личностью: когда Филдс впервые увидел её, она вылезала из такси, одетая только в саронг1791; между её голыми грудями болтался игрушечный стетоскоп, а в руке она держала игрушечный докторский чемоданчик, который везде таскала с собой. Чемоданчик был заполнен склянками с «какой-то дрянью, которую она намешивала сама, как какой-то безумный учёный» — основными ингредиентами были жидкий амфетамин и витамин B. «Она часто бегала со шприцем в руке и кричала: «Сейчас вы у меня получите!» — и исполняла свою угрозу: вкалывала тебе содержимое своего шприца в задницу прямо через штаны». За это она получила прозвище Бриджид Полк — по созвучию со словом poke, «протыкать». Уорхол дал ей одну из главных ролей в своём фильме «Девушки из «Челси», вместе с Эди и Нико.
Когда Филдс вошёл в номер к Эди, он увидел, что подруги «вклеивают пайетки в книжку-раскраску» — люди старше семи лет развлекаются подобным образом только на спидах. «Бриджид заснула на тюбике с клеем и приклеилась к полу; она пыталась повернуться, но у неё ничего не вышло, и она махнула рукой и осталась лежать так. В камине догорал огонь, а в подсвечниках стояли свечи, которые она купила в магазинчике принадлежностей для ритуалов вуду, где все покупали талисманы и мази [Леонард тоже так делал]. Я сказал: «Эди, здесь находится знаменитый поэт и певец Леонард Коэн, он хотел бы с тобой познакомиться». Она говорит: «Веди его сюда, только сначала я накрашусь». Когда Эди красилась, это могло занять три часа — в прямом смысле слова. Поэтому я сказал: «Он простой парень, а ты всегда красавица, сейчас схожу за ним».
Через некоторое время Филдс привёл Леонарда, и тот, едва войдя в комнату, заинтересовался свечами в подсвечниках. Он сразу же подошёл к ним и принялся их рассматривать. «Первое, что Леонард сказал ей, было: «Какие интересные свечи. Это вы поставили их в таком порядке?» — «В каком порядке? Да ну, это же просто свечки». — «Нет, это очень неблагоприятное расположение. Оно означает неудачу или несчастье». Эди похихикала, и всё, я ушёл и оставил их с этими свечками. Но послушайте. Вскоре от этих свечей случился пожар, вся комната обгорела дочерна. Как и в первый раз, Эди выползла из пожара и, схватившись за дверную ручку, снова обожгла руку».
