В Нью-Йорке Сэнфилд жил у своего приятеля Мортона Брайера, автора книги «Маски, мандалы и медитация». Они собирались встретиться с группой студентов-хасидов — несмотря на глубокое увлечение дзен-буддизмом, Сэнфилд не потерял интереса к иудаизму. То же самое можно сказать про Леонарда, которого они позвали с собой. По пути они увидели группу поющих кришнаитов под предводительством Бхактиведанты Свами — тот тогда впервые приехал в США. В числе поющих был Аллен Гинзберг. Леонард сказал Сэнфилду, чтобы они шли дальше без него, а он останется с кришнаитами. Встреча с хасидами Сэнфилда не удовлетворила, и на обратном пути он подошёл к кришнаитам, которые уже расходились. Но Леонард был на том же месте, где Сэнфилд его оставил. «И что ты думаешь?» — спросил Сэнфилд. «Симпатичная песня», — ответил Леонард.
Леонард остался столь же безучастным, когда Сэнфилд рассказал ему о своём гуру, Роси Сасаки, и о том, как он повлиял на его жизнь. Но в тот вечер Леонард навестил Сэнфилда в квартире Брайера и сказал: «Мне нужно рассказать тебе одну историю». Как вспоминает Сэнфилд, полночи «он во всех подробностях рассказывал мне о Шабтае Цви — лжемессии. Я спросил: «Зачем ты мне это рассказал?» Он ответил: «Ну, я просто подумал, что тебе стоит это услышать». Думаю, дело было в том, что я так восхищённо говорил о своём Роси». Леонард с подозрением относился к духовным учителям. «Они умеют это делать, — объяснял он три десятилетия спустя, когда уже сам жил в монастыре у Роси. — Они умеют залезать людям в душу, это их хлеб». Свою проницательность он объяснил так: «У меня это тоже немножко получалось. В ранней юности я был превосходным гипнотизёром» [3].
В четыре часа утра Леонард с Сэнфилдом отправились позавтракать, «и на улице, — вспоминает Сэнфилд, — нам встретился не кто иной, как Бхактиведанта в своём одеянии». Когда гуру приблизился к ним, Леонард спросил: «Какая, говорите, там мелодия?» Бхактиведанта остановился и спел им «Харе Кришна», «и мы подхватили эту мелодию и, распевая её, пошли дальше».
В студии звукозаписи Леонарду всё ещё было нелегко, но к концу четвёртой сессии с Джоном Саймоном (они работали допоздна) он смог записать окончательные версии трёх песен: «You Know Who I Am», «Winter Lady» и — с двадцатой попытки — «Suzanne». Три недели и четыре сессии спустя Леонард наконец справился с «So Long, Marianne»: эту многострадальную песню ему пришлось записать полтора десятка раз с двумя разными продюсерами и под двумя разными названиями. Всего с мая 1967 года Леонард с Джоном Хэммондом и Джоном Саймоном записал двадцать пять своих песен, десять из которых попали на его дебютный альбом. Ещё к четырём он вернётся на втором и третьем альбомах, ещё две («Store Room» и «Blessed Is the Memory») будут выпущены в качестве бонус-треков на переиздании Songs of Leonard Cohen 2003 года.
Остальные девять песен, которые Леонард успел записать — их бы почти хватило на ещё одну пластинку, — были: «The Jewels in Your Shoulder», «Just Two People» (альтернативное название: «Anyone Can See»), «In the Middle of the Night», «The Sun Is My Son», «Beach of Idios», «Nobody Calls You But Me», «Love Is the Item», «Nancy, Where Have You Been Sleeping» и «Splinters». На момент написания этой книги ни одна из этих песен, по-видимому, не была издана. Леонард исполнил «The Jewels in Your Shoulder» в апреле 1967 года на концерте в университете в Буффало, и среди коллекционеров ходит очень редкий ацетатный диск с ранними демо Леонарда, среди которых есть и «Love Is the Item». Остальной материал так пока и не увидел свет.
Когда Леонард закончил записывать голос и гитару, инициативу взял в свои руки Джон Саймон. Он написал аранжировки для струнных и добавил партии бэк-вокала; основной вокалисткой (хотя её имя не указано на конверте пластинки) была его девушка, Нэнси Придди. Саймон дописал также и другие инструменты. «Я был рад — так как это удовлетворяло мою собственную потребность в творчестве, — что аранжировки Леонарда оставляли много места для моих идей, — говорит Саймон. — Я до сих пор очень доволен партиями женских голосов, которые заменяют собой инструменты». Однако когда Леонард услышал результат, он был разочарован. Если, как ему казалось, у Хэммонда альбом получался слишком сырым, то Саймону как раз недоставало этой сырости и непосредственности.
- Чем конкретно вам не понравился альбом?
- Некоторые аранжировки Джона Саймона были прелестны, например, к «Sisters of Mercy»: он основывался на моей гитарной партии. Я хотел женские голоса, и он сделал чудесный хор. Мы сильно спорили о «Suzanne»: он хотел сделать в ней мощный, синкопированный фортепианный аккомпанемент и, может быть, барабаны. А я первым делом потребовал, чтобы ни в одной песне не было барабанов, так что это стало камнем преткновения. И его подмывало заменить гитару насыщенными аккордами [фортепиано], чтобы подчеркнуть в песне ощущение движения, а мне это не нравилось, я хотел, чтобы основу создавал только мой гитарный перебор, и ему казалось, что так будет не хватать нижнего регистра. И другой раз мы спорили о «So Long, Marianne»: в то время был почему-то популярен такой приём, когда песня вдруг прерывается, и чуть позже начинается снова, и мне казалось, что это помешает песне. Но я всё равно считаю его отличным продюсером, и он довёл проект до конца. Как говорил мой друг Леон Визельтир, «у него есть восхитительное свойство — доделанность».
- Наверное, к этому времени это свойство казалось вам особенно восхитительным.
- Знаете, когда Джон Хэммонд заболел, это выбило меня из колеи, и я почувствовал, что потерял связь с этими песнями. Я даже пошёл к одной нью-йоркской гипнотизёрше: я хотел, чтобы она помогла мне вернуться к исходному импульсу этих песен. Это была отчаянная мера, но я решил: попытка не пытка. И ничего не получилось, я не смог погрузиться в транс (смеётся). В этой истории есть что-то комическое, чего я не мог избежать.
Разногласия продолжались до тех пор, пока Саймон не сдался. «Он сказал: «Занимайся сведением сам, мне нужен отпуск», — рассказывал Леонард, — и я так и сделал» [4]. Леонард работал со звукорежиссёром по имени Уоррен Винсент. Винсент спросил Леонарда, в чём проблема, и тот ответил, что ему не нравятся аранжировки: оркестровка в «Suzanne» слишком помпезна, а «Hey, That’s No Way to Say Goodbye» звучит слишком бесхребетно. «Я не такой человек, — сказал ему Леонард. — Я не верю, что нежность непременно означает слабость». Винсент сказал: «Посмотрим, что мы сможем сделать». «Если не сможем, — ответил Леонард, — я совершу самоубийство» [5].
Как раз на той неделе Нико выступала в клубе Стива Пола The Scene — он располагался в подвале и походил то ли на пещеру, то ли на лабиринт; в него с удовольствием ходили и рок-н-ролльщики, и богатая модная тусовка. Нико играла серию концертов в поддержку своего дебютного сольного альбома Chelsea Girl, в который входили песни Джексона Брауна, Боба Дилана
- но ни одной песни Леонарда. Тогда резидентами в The Scene были калифорнийцы Kaleidoscope, игравшие психоделический фолк-рок; Дэвид Линдли, Крис Дэрроу, Соломон Фельдтхаус и Честер Крилл виртуозно играли на струнных инструментах со всего мира. Это был их первый тур по Восточному побережью, и они должны были сыграть серию концертов в клубе Cafe Au Go Go, но после первого же выступления хозяин заявил, что они могут больше не приходить: никому в Нью-Йорке не нравятся патлатые хиппи из Калифорнии. Стив Пол пожалел их и предложил ангажемент на три недели в своём клубе.
