Убедить Леонарда выйти из дома и приехать в «Форум» оказалось непростой задачей. Когда Сломену наконец удалось это сделать, Леонард настоял на том, чтобы взять с собой друзей и губную гармошку. Все набились в машину и отправились в путь, а по дороге пели старые французские народные песни. Когда машина подъехала к концертному залу, Дилан вышел встречать Леонарда прямо на улицу и сказал, что, если тот захочет выйти и спеть пару песен, он не возражает. Там были Рони Блейкли, Бобби Ньювирт и Рэмблин Джек, а также жена Дилана Сара и Джони Митчелл. Леонард называл её «крошка Джони», и им было явно комфортно друг с другом. Джони и Сара вместе упрашивали Леонарда выйти на сцену и спеть, но Леонард отказался. «Это слишком очевидно», сказал он. Насколько мог понять Сломен, Леонард был «слегка одержим манией контроля — контроля над своей музыкой, над тем, как и в каком контексте представлять свои песни. Он не кажется мне человеком, который будет без подготовки играть с группой, если только это не его друзья, собравшиеся у него дома». Хотя Леонард не принял участия в концерте, Дилан посвятил ему песню — «песню о браке», «Isis», в которой есть строчка «What drives me to you is what drives me insane» («То, что сводит меня с тобой, это то, что сводит меня с ума»). «Это песня для Леонарда, — объявил Дилан, — если он всё ещё тут».
Леонард всё ещё пытался сделать свои отношения с Сюзанной функциональными. Он купил маленький дом на несколько квартир напротив своих коттеджей, чтобы у них было больше места. В его кабинете в коттедже поселилась няня, а так как в сарайчике было слишком холодно, он работал на кухне.
- Мне нравилось слышать, как он играет на гитаре и тихонько напевает или пишет, — говорит Сюзанна. — Когда он хотел радоваться детям, он это делал. Я никогда на него не давила, не делала из этого обязаловку, у нас в доме не было никакой тирании, но он был любящим, надёжным, ответственным отцом. Он пел им колыбельные и вообще проявлял свою нежность всеми обычными способами.
Весной 1976 года Леонард отправился в очередной тур по Европе. На этот раз гастроли продолжались дольше: пятьдесят с лишним концертов, которые начались в апреле в Берлине и закончились в июле в Лондоне. Музыкальным директором вместо Джона Лиссауэра стал Джон Миллер, а кроме него в группу входили Сид Макгиннис, Фред Тейлор и Лютер Рикс. Новыми бэк-вокалистками стали Шерил Барнс и девятнадцатилетняя Лора Брэниган (спустя три года первая из них сыграет в экранизации мюзикла «Волосы», а вторая заключит контракт с лейблом Atlantic и начнёт успешную сольную карьеру). В концертную программу были включены новые песни, которые на самом деле были старыми песнями: «Store Room» предназначалась для первого альбома Леонарда, «Everybody’s Child» для второго, а «Die Gedanken sind frei» — немецкая фолк-песня «Мысли свободны» — была написана в XIX веке. В рецензии, опубликованной в Melody Maker, отмечалось, что Леонард на сцене выглядел радостным: «Мрак и ужас ушли, [он] ещё никогда не бывал таким зажигательным и остроумным».
После тура Леонард отправился на Гидру. Сюзанна с детьми тоже была там, и к ним приехали в гости Ирвинг Лейтон с Авивой. Леонарду не терпелось показать Ирвингу то, что он писал в последнее время.
— Они всегда читали друг другу написанное, — говорит Авива; Ирвинг, как всегда, не жалел комплиментов. — На моей памяти Ирвинг критиковал Леонарда хотя бы самую малость только однажды — когда у Леонарда был период сильного увлечения религией, мистикой, полуиудейский, полухристианский, а Ирвинг такое совсем не воспринимает. Вот и всё. Леонард обожал стихи Ирвинга, а Ирвинг обожал стихи Леонарда.
Когда Лейтоны уехали, Леонард стал проводить много времени с жившим на Гидре художником по имени Энтони Кингсмилл. Ричард Вик помнит Кингсмилла как «острослова и весьма неглупого человека, а также выпивоху, [который] имел довольно сильное влияние на Леонарда. Помню, однажды мы были в одном из тех мест в порту, где все собирались под утро после ночного обхода баров. Леонард бренчал на гитаре, а Энтони, который уже как следует надрался, разбушевался и заявил ему: «А ты, Леонард, кому ты очки-то втираешь?». Леонард, кажется, глубоко задумался над этим вопросом. И продолжал его обдумывать, когда уехал с Гидры в США.
На этот раз Леонард снял дом в Брентвуде, в западной части Лос-Анджелеса, рядом с бульваром Сансет. Он выбрал Лос-Анджелес, потому что там жил Роси, и он проводил с Роси много времени, то в дзен-центре в черте города, то в монастыре в Маунт-Болди, и регулярно выполнял обязанности шофёра и перевозил его между этими двумя точками. Роси сказал Леонарду, что тому следует поселиться в Маунт-Болди с Сюзанной и детьми — в монастыре кроме индивидуальных келий имелись семейные квартиры — и там жить и учиться. Предложение было заманчивое, во всяком случае, для Леонарда. Сюзанна однажды составила ему компанию в ретрите, но нашла, что «сидеть ночь напролёт — аскеза, которую [она] не сможет с ним разделить». Кроме того, в Лос-Анджелесе Леонард был занят тем, что сочинял песни с продюсером, и не с Джоном Лиссауэром, а с Филом Спектором. Сегодня Фил Спектор — заключённый в одной из тюрем штата Калифорния: в 2009 году его признали виновным в убийстве второй степени тяжести и приговорили к пожизненному заключению с правом просить о досрочном освобождении через девятнадцать лет. Однако в описываемое время Спектор жил в особняке в Беверли-Хиллс.
— Итак, — говорит Джон Лиссауэр, — знаменитый потерянный альбом. У меня есть черновые миксы, но мастеры просто пропали. Марти забрал наши двухдюймовые плёнки из обеих студий. Он мне так и не перезвонил, и Леонард тоже. Может быть, от смущения. Я узнал, что же случилось на самом деле, только через двадцать пять лет. Я слышал это из разных источников. Марти был менеджером Фила Спектора, а у Спектора был жирный контракт с Warner Bros., по которому он ничего не сделал. Они дали огромный аванс, два миллиона долларов, и Марти взял себе немаленький процент, но Фил не спродюсировал ни одного альбома. Поэтому ребята из «Уорнер» пришли к Марти: «Либо он делает какой-нибудь альбом, либо мы забираем свои деньги». И Марти такой: «Я знаю, что делать. В жопу этот проект с Лиссауэром, пусть Фил работает с Леонардом».
Так и получилось.
15
Леонард, я тебя люблю
Филу Спектору было тридцать шесть лет, на пять лет меньше, чем Леонарду. Это был маленький человек с педантичным характером, горящими глазами, редеющими волосами и невыдающимся подбородком. Одевался Спектор в хорошие костюмы и рубашки с жабо, а иногда в мантию и парик. Все эти наряды подтверждали его репутацию «первого магната молодёжной культуры» (по выражению Тома Вулфа) и давно уже вступившего в свои права императора поп-музыки. Спектор впервые возглавил чарты в девятнадцать лет, записав со своей вокальной группой The Teddy Bears песню собственного сочинения «To Know Him Is to Love Him» («Кто его знает, те его любят») — это название было вдохновлено надписью на могиле его отца. С 1960 года Спектор работал продюсером и вскоре возглавил собственный лейбл. За первую половину 60-х он выпустил больше двадцати хитов.
Фил Спектор был не первым продюсером в истории, но других таких не было. Обычно продюсеры держались в тени — Спектор был звездой, ярким эксцентриком, часто более знаменитым, чем музыканты, которых он записывал. Он фактически делал свои собственные пластинки, используя певцов и музыкантов как кирпичики в своей знаменитой «стене звука» — так описывали грандиозное звучание его записей. «Стена звука» требовала участия целых батальонов музыкантов, которые все играли одновременно: духовые, барабаны, скрипки, гитары — всё это сливалось в единую звуковую массу, которая ещё усиливалась при помощи плёночного эха. Используя этот подход, Спектор превращал поп-баллады и ритм-энд-блюзовые номера, такие, как «Be My Baby», «Da Doo Ron Ron» и «Unchained Melody», в гипернасыщенные, шумные, горячечные мини-симфонии, которые вмещали в свои две с половиной минуты весь восторг и всю боль подростковой влюблённости.
