Когда Сюзанна вернулась в Монреаль, она забрала детей и уехала во Францию, где сняла дом в коммуне Руссильон в департаменте Воклюз. Чтобы увидеть детей (а Леонард хотел этого; преодолев первоначальную настороженность, он серьёзно увлёкся ролью отца, и друзья говорят, что он очень тосковал, когда они уехали), ему нужно было постараться. Леонард решил не устраивать тур в поддержку Death of a Ladies’ Man: «Я не чувствовал, что готов его организовывать» [2]. Помимо того, что запись этого альбома была изматывающим опытом, эти грандиозные, порой напористые и агрессивные песни нуждались в серьёзной «деспекторизации» для концертного исполнения. В отсутствие тура у Леонарда появилось больше времени на устройство своей новой семейной жизни на расстоянии; ему предстояло ещё чаще обычного совершать трансатлантические перелёты. Как ни странно, Леонард решил вернуться в Лос-Анджелес, откуда лететь во Францию было ещё дольше, чем из Монреаля. С двумя товарищами по занятиям у Роси он купил дешёвый дом на две семьи в недорогом районе города. Этот дом был недалеко от дзенцентра на Симаррон-стрит. Каждое утро в одно и то же время Леонард шёл в дзен-центр медитировать. Потом он шёл в спортивный зал, а затем возвращался в свою спартанскую квартиру, чтобы писать. Без Сюзанны и детей его жизнь, кажется, стала не менее, а более упорядоченной.
Старая подруга Леонарда Нэнси Бэкол тоже в это время жила в Лос-Анджелесе. Когда Леонард появился на пороге её дома в Голливуд-Хиллс, она недавно пережила трагедию: человек, с которым она была помолвлена, разбился на мотоцикле и погиб. Бэкол была «вне себя от горя», вспоминает она: «Я едва могла дышать. Леонард посмотрел на меня, улыбнулся своей очаровательной сардонической улыбкой и тихо сказал: «Добро пожаловать в жизнь». Он сказал, что ей непременно нужно отправиться с ним в Маунт-Болди медитировать с Роси: «Это именно то, что тебе нужно. Это как раз для тех, кто действительно не знает, что делать». Леонард явно серьёзно причислял себя к ученикам Роси, что видно по той роли, которую Роси и его аскетичная форма дзен-буддизма играли в его жизни: он то приходил в дзен-центр Симаррон, то ездил в монастырь в Маунт-Болди (он называл его «больницей для людей с разбитым сердцем» [3]), то сопровождал Роси по монастырям различных религий по всей стране.
Ещё Леонард стал редактором и автором нового буддистского журнала Zero, основанного годом ранее и получившего своё название благодаря любви Роси к математическим терминам: ноль для Роси был местом, где все плюсы и минусы взаимоуничтожались в Боге в отсутствии эго, в истинной любви. Одним из первых редакторов журнала был Стив Сэнфилд. В каждом номере имелось напутствие Роси, интервью с деятелями искусства, например, с Джони Митчелл или Джоном Кейджем, серьёзные статьи и стихи таких поэтов, как Аллен Гинзберг, Джон Эшбери и Леонард Коэн.
Несмотря на своё глубокое погружение в буддизм Леонард всем, кто спрашивал, твёрдо отвечал, что остаётся иудеем. «У меня отличная религия», — говорил он, прибавляя, что Роси никогда не пытался навязать ему другую [4]. Когда Боб Дилан в 1979 году публично объявил о своём обращении в христианство, «это ошарашило [Леонарда]», говорит Дженнифер Уорнс, жившая в то время в его доме. Он «ходил по дому, ломая руки и говоря: «Я не понимаю. Я просто не понимаю. Почему он вдруг именно сейчас выбрал Иисуса? Вот это вот про Иисуса я не понимаю» [5].
Летом 1979 года Леонард начал работать над новым альбомом под рабочим названием The Smokey Life. До сих пор не оправившись от истории с Филом
Спектором, он теперь планировал сам быть продюсером или хотя бы одним из продюсеров. Он подумывал возобновить сотрудничество с Джоном Лиссауэром, но тот был в Нью-Йорке, а Роси был в Лос-Анджелесе, и Леонард был не готов от него уезжать. Джони Митчелл, с которой они продолжали дружить, порекомендовала ему звукорежиссёра и продюсера по имени Генри Льюи, регулярно работавшего с ней уже лет десять. В прошлый раз Леонард не прислушался к её совету — не работать с Филом Спектором — и пострадал; на этот раз он согласился. Они встретились, и Льюи, приятный человек пятидесяти с небольшим лет, сразу ему понравился. Льюи родился в Германии, ему было тринадцать лет, когда началась Вторая мировая война, но его семья, подкупив чиновников, сумела выбраться за границу. Поначалу он работал звукоинженером на радио и на студиях звукозаписи, и благодаря этому бэкграунду он — в отличие от большинства обычных продюсеров — не стремился навязывать своё видение, ему было интереснее просто сделать продукт.
Леонард показал Льюи черновые записи, сделанные им в Монреале, в том числе «Misty Blue» — песню Боба Монтгомери в стиле кантри-соул, впервые записанную в 1966 году Уилмой Бёрджесс, — и свою собственную песню «The Smokey Life», которую он уже пробовал записывать и с Лиссауэром, и со Спектором (тогда она называлась «I Guess It’s Time»). Льюи услышанное понравилось, и он предложил забронировать студию и сделать несколько демо в неформальной обстановке, просто вдвоём. Льюи выбрал маленькую студию под названием Kitchen Sync в Восточном Голливуде, которая была оснащена восьмидорожечным магнитофоном и пользовалась популярностью у лос-анджелесских панк-групп. Харви Куберник, записывавший в Kitchen Sync альбом панк-поэзии Voices of the Angels, был «в шоке», когда увидел там Леонарда — «парня, который работал в крупнейших студиях на свете». «Это был мир Чарльза Буковски, — говорит Куберник, — единственное место, где к тебе могла пристать шлюха и сказать: «У меня есть сдача с полтинника». Он спросил Леонарда, что он тут делает, и тот ответил: «Мы с моим другом Генри Льюи совершаем рекогносцировочное плавание».
Работа над альбомом продолжалась, и Льюи предложил подключить к процессу басиста. Человека, которого он предложил Леонарду, звали Роско Бек. Бек играл в молодой джаз-рок-группе Passenger из Остина. Они полным составом приехали из Техаса в Лос-Анджелес, потому что Льюи порекомендовал их Джони Митчелл, искавшей музыкантов для своего тура. Тура не случилось. Льюи позвонил Беку и пригласил его на запись. Бек вспоминает: «Я пришёл на студию, познакомился с Леонардом, мы пожали друг другу руки и сели записываться вдвоём. Он сыграл мне на гитаре две песни, которые мы записали в тот день, «The Smokey Life» и «Misty Blue»,
Генри нажал «запись» — вот и всё». Леонард был одет в тёмно-серый костюм с галстуком, на ногах ковбойские сапоги; у него «была очень благородная манера и сильная харизма, — говорит Бек. — На меня это произвело большое впечатление. У меня сразу возникло чувство, что это начало чего-то важного». Увидев, как Леонард доволен записью с Беком, Льюи сказал: «Знаешь, у него ведь целая группа есть». Леонард ответил: «Отлично, пусть в следующий раз приходят все».
Альбом, получивший новое название — Recent Songs, записывался на большой студии A&M, располагавшейся в бывшей студии Чарли Чаплина в Голливуде. Насколько известно, там не было ни оружия, ни телохранителей — даже алкоголя не было. «[Льюи] создал очень доброжелательную атмосферу, в которой легко могло рождаться что-то интересное, — говорит Леонард. — У него было то же достоинство, что и у Боба Джонстона: он верил в певца — так было и с Джони. При нём всё делалось само собой» [6]. Митчелл, кстати говоря, тоже в это время работала на A&M: записывала в другой комнате альбом Mingus, который тоже — параллельно с альбомом Леонарда — продюсировал Льюи. Обстановка была очень расслабленной. «У Генри было чудесное отношение ко всему, — говорит Бек, — и он часто произносил это слово — «чудесный». Мы делали дубль, и Генри по громкой связи говорил: «Это было чудесно». Мне кажется, я ни разу не слышал от него ничего негативного».
