Все были, конечно, согласны… все, кроме Марко, тот даже возмутился – как так? Столько здесь всяких святых мест, и малой толике не поклонишься, так еще и тратить время на еду?
– Поели б и вечером, пища б вкуснее казалась.
Вот уж против этого резко возразили все, и Ремезов, выражая общее желание, резко осадил пыл оказавшегося фанатиком толмача:
– Цыц, мальчик! Делать будешь то, что я скажу, ладно? Или забыл, зачем ты здесь?
– Да я…
Получив заслуженную выволочку, Марко поник головою, длинные черные волосы его упали на лицо, спина сгорбилась, да и вообще, юноша, кажется, будто бы стал куда ниже ростом, нежели был. Засопел – вот-вот заплачет, к тому и шло – на эмоции средневековый люд был весьма падким.
– Хватит сопеть! – снова цыкнул Павел. – Сейчас все вместе идем в корчму, обедаем, а затем…
И тут Ремезов не выдержал, пошутил:
– Тут рядом, говорят, синагога еврейская есть – ты б, Марко, туда сходил, что ли…
– Куда?! – в ужасе дернулся юноша, глядя на Павла такими глазами, будто тот только что признался в доброй дружбе с самим Сатаной.
– Шучу, шучу, – поспешно успокоил боярин. – Плечо-то как, не болит?
– Легче уже… Так ведь тут благодати столько, как же оно может болеть? Я ж молился!
Наверное, парнишка был прав, чего уж – молился истово, вот и поимел свою благодать.
– Да я и ведь и сам врач… ну, почти – в университете славного города Болонья очень хорошо преподавали две вещи – юриспруденцию и медицину. Я последний год как раз на медицине учился, в алой мантии щеголял… эх… – Марко мечтательно прикрыл глаза. – Были же времена!
– Что ж ты учебу-то бросил? – не особо тактично попенял Ремезов. – Али выгнали?
– Да не выгнали, сам ушел… вынужден был уехать.
Видно было невооруженным взглядом, что тема эта юноше неприятна, неприятна настолько, что он тут же перевел разговор на другое – прищурил левый глаз и, склонив голову набок, как бы между прочим спросил:
– А правда при княжьем дворе говорят, будто в чьей-то вотчине летун завелся? Крылья себе смастерил да сиганул с холма… Врут поди? Или… было, да убился смельчак?
– Было, было, не врут, – громко расхохотался Павел. – И смельчак тот не убился, живехонек. Демьянко Умник зовут – у меня в вотчине почти что тиуном нынче. Кстати, мы с ним как-то по весне пытались дельтапла… подобные крылья сделать – и сладили ведь, не много и работы!
– И что, полетели?
– Полетели! Лично сиганул с холма к речке!
– Ого!
– Главное, понимаешь, что приземлился… пусть не очень удачно, в воду, но… Дёмка счастлив был, а уж боярыня-то моя как смеялась! Правда, поначалу боялась, переживала… ну, когда узнала случайно – мы-то с Умником ничего ей, конечно, не говорили.
– Ого! Так это ваш человек, синьор барон?!
– Мой, мой… Да мы с тобой, Марко, по-моему, на «ты» давно уже… Так ты, оказывается, на врача учился? Что же молчал?
– Так не доучился же, – логично возразил парень. – Хотя нынче многие такие, как я, практикуют. Еще в Салерно лет двести назад даже составили специальную инструкцию как раз для подобных медиков.
– Да ну? – удивился Ремезов. – И что же там сказано?
– Да многое. К примеру, если человек гордо именует себя врачом, но никак не может поставить диагноз, он должен вести себя соответственно – без суеты, с достоинством, мягко. Сразу с самым деловым видом посчитать пульс, заставить больного сдать мочу, употребить какие-нибудь мудреные латинские термины – все это всегда вызывает у окружающих самое искреннее уважение и трепет. Еще очень хорошо, если врач умеет рассказывать разные смешные истории – больной сразу начинает улыбаться, и это тоже очень хорошо действует. В общем, врачевать – ничего сложного, – шмыгнув носом, заключил Марко. – Главное, чтобы больной раньше времени не умер.
– Да-да, – Павел пораженно покивал. – Это самое главное.
Спустившись с холма по неширокой улочке, дружинники во главе со своим боярином уселись за длинный стол прямо среди магнолий, рядом с живой изгородью из каких-то колючих кустов. Тут же подбежавший служка с поклоном принял заказ, вмиг притащив кувшинчик доброго вина и кружки, и, получив на чай мелкую монетку, подобострастно выгнулся:
– Ваша рыба скоро будет готова, синьоры… Пока могу предложить букатини, нести?
– Чего он говорит-то? – повернулся к Марко Кондратий Жердь.
– Букатини предлагает.
– А что это?
– Жаркое из бычьих хвостов.
– Тьфу ты, господи! Пущай сам свои хвосты ест!
За соседним столом тоже располагалась компания, уже изрядно подвыпившая, судя по громким голосам и совершенно идиотскому смеху. В основном там была молодежь, сопливцы лет по двадцати, судя по прикиду (парчовые кафтаны, узкие разноцветные штаны-чулки, украшенные перьями береты) и гаджетам (кольца, браслеты, пояса, цепочки) – явно люди не бедные, быть может, сыновья – а, скорее, вассалы – местных баронов или приказчики не слишком богатых купцов, впрочем, по их меркам – вполне успешные, этакие «креативные менеджеры среднего звена», средневековый «офисный планктон», шумно отмечавший какой-то корпоративный (цеховой) праздник и, похоже, желавший веселья покруче. Ох, как они задирали идущих мимо таверны прохожих, невольно прибавлявших шаг!
– Эй, эй, смотрите-ка, братцы – вот так деревенщина! Смотрите, какой кургузый у него плащик!
– Таким плащиком хорошо подтирать нос, если вдруг, не дай бог, простудился!
– Да, уж на большее он негоден.
– Почему же негоден, друзья? Как раз очень даже… для одного… ха-ха… дела!
– Эй, девушка! Матрона! Прошу к нам… да иди ж ты, не пожалеешь! Брось свою корзину… Хозяйка убьет? Так тащи сюда и свою хозяйку, повеселимся вместе! Эй, Бахус, Бахус, радуйся! Эй, Бахус… радуйся!
Не на шутку разошедшийся молодняк громко затянул какую-то песню, не такую, правда, похабную, какие поют на деревенских праздниках, но тоже – ту еще! Кстати, у Марко даже покраснели щеки, а, может, и уши – их-то за волосами не было видно.
– Может, пойдем отсюда? – юноша покривил губы.
– Сиди! – коротко бросил Павел. – Скорей – их прогоним, когда надоедят.
Надо сказать, сопленосые буяны, хотя и были хорошо навеселе, однако же к соседям не приставали, не лезли, вполне справедливо опасаясь шестерых мужиков. И правда – если вдруг да возникнет драка, так исход ее заранее предрешен.
– Пойду, опростаюсь! – громко рыгнув, бросил один из юнцов, прыщавый, с пушком над выпяченной верхней губенкою. – Помочусь, говорю, пойду.
– О! И мы, и мы с тобою, Лоренцо! А то скоро от выпивки животы разорвет. Эх, Бахус, Бахус, веселись!
