Челлини бежал, да… интересно – как? Перепилив решетку, спустился по веревке в ров или тривиально подкупил тюремщиков?
Ремезов усмехнулся – о побеге, пожалуй, было еще рановато думать, ведь бросили-то его сюда вполне за дело, грубо говоря – за пьяный дебош, по крайней мере, со стороны стражников и случившегося рядом судьи именно так и все и выглядело, хотя на самом-то деле – и вовсе не так, Павел просто за девушку заступился. Миленькая такая девушка, проходила по мосту Честия, сразу за Ремезовым шла, а тут к ней пристали какие-то хамы, догнали, стали хватать за руки, один даже рубашку на груди разорвал. Девчонка, естественно, закричала, стала звать на помощь – тут молодой боярин и вмешался, как и поступил бы на его месте всякий честный и благородный человек. Отбросил приставал-хлюпиков, как нечего делать, да и дальше б себе пошел, но за гопников вдруг вступились невесть откуда взявшиеся приятели, а вот случившаяся рядом пара-тройка прохожих приняла сторону Ремезова, тут-то и пошло самое веселье, во время которого хлюпиков основательно-таки помяли, одному челюсть раздробили, другому сломали ногу, третьему – ребра… По сути – и правильно, в следующий раз будут знать, как к одиноким девушкам приставать.
При появлении стражников и случайно проходившего мимо судьи заступники и девушка куда-то подевались, остался один Ремезов и пострадавшие. Естественно, за все телесные повреждения теперь придется отдуваться незадачливому заболотскому боярину. А вот прошел бы себе дальше, не оглянулся бы на девичий крик – никаких неприятностей и не случилось бы. А так… видно, уж придется заплатить штраф, и не маленький.
За маленькой, обитой толстыми железными полосками, дверью вдруг послышались чьи-то громкие шаги, отдающиеся под сводами гулким, долго затихающим эхом. Уныло скрипнул засов, швырнув в полутемную камеру трепетный свет факела.
– Идем!
Трое дюжих тюремщиков, вооруженных короткими алебардами и мечами, вывели узника в коридор, длинный, и неожиданно широкий, больше напоминавший проезжую дорогу, пологой спиралью поднимавшуюся куда-то вверх. Впереди резко посветлело, повеяло свежим воздухом, и вот уже вся процессия оказалась во внутреннем дворике, выложенном мелкой брусчаткой и украшенном небольшими статуями святых. Павел зажмурился от бьющего прямо в глаза солнца, впрочем, высокие стены и так не давали возможности рассмотреть то, что делается снаружи. Да и дворик, как прикинул Ремезов, находился где-то на высоте четвертого – или даже пятого – этажа.
– Туда, – один из стражей указал на распахнутые двери в массивной башне с зубчатой крышей, на которой наверняка тоже имелась открытая площадка, такая же, как и вот этот двор.
Один из стражей грубо толкнул замешкавшегося узника в спину, и Павел, едва не споткнувшись, буквально влетел в тьму узкого коридора. Действительно, с улицы казалось – тьма!
Дюжина ступенек вверх, потом поворот. Еще ступеньки, дверь, а за нею – довольно просторное помещение с высоким сводчатым потолком и забранными решетками окнами, сквозь которые било солнце. Павел снова зажмурился, открыв глаза лишь от чьего-то вкрадчивого голоса:
– Синьор Паоло? Вас ведь так зовут?
– Ну да, – Ремезов не видел никаких причин скрывать свое имя. – Я паломник.
– Мы знаем, – важно кивнул сидевший за длинным столом человечек, лысоватый, с маленьким сморщенным лицом и массивной золотой цепью на шее.
Бархатный черный камзол, многочисленные перстни на кривых подагрических пальцах, та же цепь – все говорило о том, что сей господин явно не принадлежал к простолюдинам.
– Прикажете его связать, синьор… – с подобострастием поклоняясь, осведомился один из стражников.
– Псс! – шикнув на тюремщиков, незнакомец прищелкнул пальцами. – Оставьте нас! А вы – присаживайтесь вот на ту лавку, там, у стены… – он посмотрел на Павла, и тот вдруг поежился – ну до чего же неприятно-холодным показался молодому боярину этот взгляд. Как и змеи. Или – у снулой рыбы. И глаза, глаза такие же – бесцветные, рыбьи.
Оглянувшись, Ремезов послушно отошел к стене и уселся на лавку.
– Я – Джанкарло Гоцци, судья коммуны. Я знаю все про вас и ваших друзей.
– А при чем тут мои друзья? – удивился Павел. – Их же со мною не было.
Судья прищурился и зябко потер ладони с таким видом, будто он сейчас представлял себя пауком, а молодого боярина – угодившей в его сети жертвой. А ведь, наверное, так оно все и выглядело!
– Вы, господин Паоло, в вашей компании старший, – перейдя на чистую латынь, любезно пояснил синьор Гоцци. – А потому – отвечаете за всех своих людей.
– Интере-есно, – наклонив голову, Ремезов озадаченно потер виски. – Они тоже что-нибудь натворили? Избили кого?
Судья ничего не ответил, лишь многозначительно улыбнулся, вернее, скривил тонкие губы в гримасе, которая, вероятно, означала улыбку.
Узник прикрыл глаза. Что там успели натворить его парни, узнать, конечно, хотелось, но куда интереснее было другое – откуда этот судья знал и про Павла, и про его друзей? Хотя, откуда – это понятно – конечно же, со слов хозяина, кривоного синьора Амедео Франдолини, наверняка обязанного доносить в соответствующие органы римской коммуны на всех своих постояльцев. Да-да. Откуда – ясно, непонятно другое – зачем? И почему? Зачем и почему уважаемый синьор Гоцци расспрашивает сейчас Павла вовсе не о том, о чем бы, наверное, должен бы. Не о драке, не о возможных свидетелях, не о той девушке…
– Вы причинили физический и моральный ущерб неким молодым людям из приличных семей. Из очень и очень приличных семей.
– Я готов! – вскинулся Павел. – Готов возместить ущерб!
О, конечно же, Ремезов не считал себя таким дураком, чтобы качать права в чужой стране, заявляя о полной своей невиновности… как оно на самом деле и было, но, судя по всему, уважаемый коммунальный судья явно так не считал. Ладно! Лишь бы сейчас поскорее отсюда выбраться, вытащить своих людей, если они, конечно, тоже схвачены… А если схвачены – тогда за что? Их-то в чем обвиняют?
– Боюсь, у вас не хватит денег, – снова улыбнулся судья… если эту гримасу можно было бы назвать улыбкой.
Дальше достойнейший мэтр продолжал, уже понизив голос, вкрадчиво и мягко:
– Не-ет, синьор Паоло… или как там вас на самом деле зовут? Впрочем, это совершенно не важно. Заплатить не получится, но… – голос судья стал еще более вкрадчивым, а в бесцветных рыбьих глазах неожиданно проглянула некая теплота, словно у старого дядюшки, наставляющего на путь истинный беспутного племянника-шалопая, либо у пожилого учителя, отчитывающего своих юных повес-учеников. – Дело вполне можно замять.
– Замять? – переспросил Павел. – А что я должен для этого сделать?
С довольной усмешкою синьор Гоцци развел руками:
– Ничего!
– Как ничего?! – хлопнув глазами, удивился узник. – То есть вы меня просто так и отпустите?
Судья охотно кивнул:
