– Правильно, просто так. Почти просто так… Вы мне просто расскажете об одном вашем добром знакомом… О Джованни ди Тиволи!
Это имя дражайший судья выкрикнул с такой резкостью, что Ремезов вздрогнул и, невольно откинувшись назад, едва не ударился затылком о стену.
– Джованни… Джованни ди Тиволи?
– Да-да, о нем.
– Но… кто этот человек? Клянусь всеми святыми, я о нем ничего не знаю!
Искренние слова узника не произвели никакого впечатления на судью, вообще никакого. Даже поведение мэтра Джанкарло Гоцци не изменилось – он как улыбался, так и продолжал улыбаться, и говорил столь же тихо и вкрадчиво, отнюдь не повышая голос.
– Признаться, я и не ожидал другого ответа. Понимаю – вы опасаетесь мести барона. И правильно делаете, мы оба хорошо знаем, что этот разбойник способен на всё. Ведь так?
Опять этот взгляд! Все понимающий, ласковый, добрый… с затаенным коварством и тщательно замаскированной злобой.
Павел покачал головой:
– Даже не знаю, что вам и сказать.
– А вы не торопитесь, – прищурился мэтр. – Хорошенько подумайте, я ведь вас не гоню. Но и дать много времени не смогу, не имею права. Кстати, вы грамотны?
– Ну, конечно же! – честно говоря, Ремезов даже обиделся за подобный вопрос. – Я, как вы уже убедились, неплохо знаю латынь.
– Так, может быть, я велю принести вам в камеру перо и бумагу, хорошую флорентийскую бумагу по десять дукатов за три дюжины листов? Вы будете спокойненько, без всякой спешки, вспоминать о бароне Тиволи, излагая на бумаге во всех – даже самых мельчайших – подробностях, а к концу дня – через стражников – предоставлять отчет мне. Думаю, трое суток вам вполне хватит… ну, а если не хватит… или вы вдруг не захотите написать, то…
Судья поднялся на ноги и подошел к неприметному, накрытому рогожкой столику, стоявшему слева от двери.
– Вот, полюбуйтесь-ка! – резким движением руки мэтр откинул рогожку, узкое морщинистое лицо его озарилось сладострастной улыбкой, словно б он сейчас не рогожку отбросил, а шелковое одеяло, прикрывающее постель со спящей молодой девой, потрясающе красивой, нагою…
– Это щипцы, – обернувшись, синьор Гоцци взял в руку жутковатого вида инструментик. – Ими тащат жилы. А вот этими… этими вырывают ногти. Уверяю вас – все это более чем неприятно! Вот, обратите внимание – пила. Спросите, почему деревянная? А чтоб больней было. Представьте – вам или вашим друзьям будут опиливать руки… или ноги…
– Бедный палач, – скорбно прикрыл глаза Ремезов. – Труд его тяжел и неблагодарен.
Судья сухо кивнул:
– Насчет того, что тяжел – соглашусь с вами. А вот – неблагодарен? Смею заметить, коммуна ему неплохо платит. Весьма-весьма неплохо. К тому же палач наш свое дело знает и любит. Очень достойный синьор, хотя многие почему-то эту профессию не уважают, как не жалуют всяких там жонглеров и прочих уличных певцов… Так что, синьор Паоло, мы с вами договорились?
– Считайте, что так, – вздохнув, узник опустил голову. – Несите вашу бумагу, чернила, перо. Только… три дня, я думаю – мало. Вдруг еще что-то вспомню?
– Вы постарайтесь сразу же написать главное, – хрустнув пальцами, посоветовал мэтр.
– А, может быть, стоит нас вместе собрать? Ведь если мои спутники здесь, в узилище…
– Не стоит, – поспешно прервал судья, чуть скривив губы. – Пишите сами. Кое-что напишут и ваши друзья… и мы сравним. Да и по-иному проверим. Ну, не смею вас больше задерживать, уважаемый синьор Паоло. Пишите… и… я вижу, вы что-то хотите сказать уже сейчас? Молчите! – приложив палец к губам, мэтр многозначительно понизил голос: – Помните, и стены имеют уши. Особенно здесь, в замке Святого Ангела.
Предупредив, синьор Джанкарло Гоцци повернулся к двери:
– Эй, вы там! Увести!
Узник еще даже не успел ничего толком обдумать, когда в камеру притащили довольно удобный стол и даже резное полукреслице с мягкой подушечкой на сиденье. Ну и, конечно же, свечи – настоящие восковые свечи! – и все причиндалы для письма – дорогую флорентийскую бумагу, чернильницу, перья. В общем, создали все условия – хоть романы пиши.
Перекусив белым хлебом с овечьим сыром и утолив жажду из глиняного кувшина с водой (спасибо и на этом!), Павел наконец-то смог спокойно поразмышлять. Итак, истинная причина его водворения сюда – некий Джованни ди Тиволи, барон и разбойник, с которым он, Ремезов, якобы хорошо знаком. Да-а-а… и кто же этот тайный друг, однако? И, главное, с чего бы это судья так в этой дружбе уверен?
Узник снова попил водички и стал думать дальше.
Источник информации у судьи понятно кто. Хозяин… или хозяйка, синьора Франческа… а что? Вполне может случиться и так. Но что они оба знали о Павле и его людях? Только то, что они – паломники, пилигримы из далекой Польши. Прибыли поклониться святым местам – что и делали, ну и хотели встретиться с Его святейшеством папой, тоже испросить благодати, а как же без этого-то? Что тут такого криминального? Ничего. Об истинной цели паломничества толком знал только, пожалуй, толмач Марко – но при чем тут барон Тиволи? Непонятно совсем.
А раз непонятно, так надобно с другой стороны зайти – со стороны этого самого барона. Джованни ди Тиволи… Где и как пересеклись с ним пути Павла, пусть даже случайно? Случайно… А постойте-ка! Барон! Герб… Золотая чаша на лазоревом поле! Да, скорее всего, именно так и есть – барон Джованни ди Тиволи и пресловутый рыцарь Золотой Чаши – одно и то же лицо! Ведь точно – разбойник: племянников своих, по сути-то, захватил, неизвестно для каких целей.
Итак, рыцарь Золотой Чаши. Кто он Ремезову? Да никто! А потому и писать можно все что угодно, лишь бы не ошибиться, не увлечься бы.
Павел обмакнул перо в чернильницу, хваля себя за то, что давно уже упорно изучал латынь, игравшую в это время роль языка международного общения. Латынь, латынь… язык всех образованных людей, язык науки, религии и искусства.
«С бароном Джованни ди Тиволи я впервые встретился еще в Польше, куда он тайно приезжал года три назад, вербуя себе сторонников из числа наемников герцога Силезского…
Про польские похождения барона можно было написать много и в подробностях – а, поди, проверь!
«…в Кракове от встретился с ксендзом Комаровским, с которым имел приватную беседу до самого вечера, кроме того…
Кроме того… и что, интересно, кроме того? А вот что!
«…и, кроме того, несколько раз встречался с местными еретиками – врагами папы и святой матери-церкви…»
Не круто ли загнул? Павел усмехнулся – да нет, пожалуй, можно и покруче.
«…а также вместе с упомянутыми еретиками принимал участие в оргиях и шабашах, регулярно устраиваемых на холмах у Мазурских болот, издревле считавшимися прибежищем бесов… подробное описание оргий будет составлено завтра».
Подумав, Ремезов все же перечеркнул последнюю фразу – а чего до завтра-то ждать? Если маза пойдет, так завтра и другое придумается – пусть поикается рыцарю Золотой Чаши… Если это правда – и есть барон Тиволи. Да он, он! О нем и узнал хозяин, кривоногий синьор Амедео… ну, а как же, ведь Марко о бароне расспрашивал, точнее, должен был разузнать о хозяине герба с золотой чашей. Все правильно – спросил. А подставили, конечно же – старшего, Павла, теперь вот отдувайся за всех. Жаль, если парней взяли – что-то добиться, пожалуй, могут лишь от того же Марко, остальные и латынь-то знают через два слово на третье… Жаль. А, может, их и не арестовали вовсе? Чего ж тогда судья очную ставку не устроил, ведь Павел же предлагал? Может быть, может быть, узнать бы поточнее, да как?
