А его сестра, застенчиво улыбнувшись, пояснила, что раньше – да, сдавали, и даже совсем недавно там кто-то жил, но вот уже не живут… Так что, может, батюшка и сдаст комнату.
– Только вы, синьор, приходите лучше с утра, когда батюшка еще добрый.
– Ага, ага, – поулыбался в ответ Павел. – Добрый, значит… А ты, миленькая, говоришь – кто-то у вас жил? Так что, съехали?
– Ага. Съехали.
– А вот и не так! – посопев, мальчик громко перебил сестру. – Не съехали, а сбежали! Я слышал, как батюшка жаловался святой Марии. Сбежали, не заплатив.
– Понятно. И что – все сбежали?
– Все-все! Никого не осталось.
Больше ничего существенного у детей выяснить не удалось, маловаты еще были, да и из таверны как раз показался довольный слуга, увидев которого, Ремезов счел за благо поспешно ретироваться. Имидж имиджем, а вдруг да узнает? К чему зря рисковать?
Надвинув на глаза шляпу, молодой человек быстро зашагал к мостику Честио и, миновав Тиберину, уютно устроился за столиком в небольшой закусочной напротив древнего театра Марцелла. Сидел, пил вино, думал.
Итак, похоже, всем его людям все же удалось скрыться… если их вообще пытались арестовать… да нет, наверное, все же хотели. Хотели, да не успели. Молодцы, ребята, свалили вовремя, теперь бы только узнать – куда. Да куда укажет Марко – он же тут, можно сказать, местный. Может быть, укроются среди бродячих студентов или среди торговцев, еще кого-нибудь. Из города не уйдут точно – будут выяснять, что же случилось с боярином. Интересно, дознались уже до побега?
Вернувшись в доходный дом Чинизелли, «господин лекарь» со всей дотошностью расспросил хозяина о странствующих студенческих братствах, коих, должно быть, немало в Риме: хоть это и не университетский центр, зато сколько здесь святынь! Тысячи! А студенты – тоже люди, и тоже нужно грехи замаливать, да и благословения испросить не помешает ничуть.
– Студенты? – домовладелец задумчиво потеребил черную, с серебристой проседью, бородку и почесал круглый живот. – Да где их нет-то? Есть и у нас. На постоялых дворах, в тавернах у Пренестинских ворот, у церкви Святого Креста – там спрашивайте… Да и спрашивать не надо – издалека услышите, студенты – народ шебутной, веселый. Поди, земляков ищете?
– Их.
– Ну, может, и встретите. Удачи.
Поблагодарив хозяина, молодой человек поднялся, намереваясь не тратить времени даром, а сразу же отправиться к Пренестинским воротам – благо не так уж тут было и далеко – Рим, в исторической его части, не слишком-то протяженный город.
– Господин Каросо!
Неожиданно бросившись следом, синьор Чинизелли задержал постояльца в дверях:
– Чуть не забыл, вот ведь башка дырявая! За сегодняшнее утро целых три достопочтенных нобиля прислали ко мне своих слуг. По вашу душу, господин доктор!
– По мою? – сразу не сообразив, что к чему, Ремезов настороженно обернулся.
– Ну а то по чью же? – всплеснул руками толстяк. – Вот, извольте – досточтимый синьор Манетти с улицы Голубков, у него что-то ноги плохо сгибаются, скрипят. Потом – любезнейший синьор Ломбардо Чеккья, пекарь, у того что-то с кожей, какие-то высыпания, так, верно, вы, доктор, пропишете ему какую-нибудь мазь. Ну и, наконец – синьор Ферундо, мой сосед, он-то живет совсем рядом – напротив, можете к нему как раз сегодня зайти, ну, или завтра, как вам будет угодно. У супруги синьора Ферундо что-то с желудком, не к столу будет сказано. Несварение, что ли… или просто объелась чего, уж Лусия – супруга Ферундо – между нами говоря, покушать любит.
– Хорошо, – кивнув, важно заявил «доктор». – Пусть не беспокоятся. Я посмотрю всех, в самое ближайшее время.
Едва заболотский боярин покинул доходный дом, из расположенной внизу таверны тотчас же вынырнул юркий слуга с целым ведром помоев. Кивнув зеленщику, в ожидании покупателей лениво смотревшему на улицу из широкого прилавка-окна с распахнутыми настежь ставнями, слуга завернул за угол, вылил помои в смердящую канаву-клоаку, постоял… нетерпеливо оглянулся вокруг и громко свистнул.
– Да здесь мы уже, здесь.
Из разросшихся за канавой кустов прытко выскочил детинушка лет двадцати – двадцати пяти, коренастый, чернявый, с широким, чем-то похожим на сковородку, лицом и вороватым взглядом профессионального шулера и выжиги. Подойдя ближе, детинушка похлопал слугу по плечу и ухмыльнулся:
– Так что скажешь?
– Вот… Он только что вышел, вот, – то и дело оглядываясь, зачастил слуга. – Пошел – я подслушал – к Пренестинским воротам или вот, к церкви Святого Креста. Куда-то туда, вот.
– Угу, – выслушав, коренастый довольно потер руки. – К Пренестинским воротам, говоришь. Это хорошо, хорошо, там много удобных мест…
– Господи-ин Лупус! – слуга поспешно схватил уже готового удалиться парня за локоть. – А вот… Вот денежку бы…
– А Тенезильо не заплатил, что ли? – обернувшись, хмыкнул детина.
– Не-ет.
– Ну, так потом заплатит. Пока.
Ловко перепрыгнув канаву, Лупус вновь оказался в кустах, где дожидались еще трое чем-то похожих на него парней, похожих не столько внешностью, сколько повадками, ухмылочками, плоскими шутками, взглядами даже.
– Что скажешь? – сплюнув, один из парней подкинул в руке увесистую дубинку.
Лупус мотнул головой:
– Делаем все сегодня. На Пренестине.
– Что, прямо сейчас?
– Прямо сейчас. Идем! Мортус, дубину под плащ спрячь, не выделывайся!
– Спрятал уже. Это хорошо, что сейчас – правда? Лишь бы докторишка не обманул.
– Не обманет. Пусть только попробует!
– А мы его… ну, лекаря этого – того?
– Тенезильо сказал – на первый раз просто отделать. Хотя… как пойдет.
– Вот это правильно!
Гулко захохотав, вся гоп-компания покинула свое убежище, быстро зашагав по узенькой улочке. Нагнав Ремезова у церкви Санта-Мария Маджоре, гопники придержали шаг, стараясь не вызывать у своей будущей жертвы никаких подозрений. Впрочем, Павел и не оглядывался, лишь только пару раз останавливался, спрашивал дорогу.
– Студенты? – торговец пирожками на небольшом рынке почесал голову. – Да вроде у церкви Святого Креста ошиваются на постоялых дворах некие молодые люди. Может, и студенты; вы, господин, там, на паперти, у нищих, спросите – те-то уж точно знают.
– Хорошо, – Ремезов устало кивнул. – Спрошу, спасибо.
Подойдя к храму, он так и сделал, спросил и, получив ответ, зашагал к Пренестинским воротам, разыскивая постоялый двор Франко Гнилозуба, тот, на который и указали нищие.
– Франко Гнилозуб? – прошамкала какая-то отвратительная с виду старуха, торговавшая старьем на углу двух узеньких улиц. – А вон, господин, в тот переулок сверни, а потом мимо старой стены, по тропке.
