– А вы кого еще лечили, синьор? Ах, этого… Видала его вчера, у церкви Святой Марии – что-то он не выглядит слишком здоровым… А что, правду, говорят, будто у вас в Швеции по морю, как по дороге, на телегах ездить можно? Хм… так и знала, что врут? А о Тенезильо что скажете? Плут? Не знаете… Что же вы за лекарь тогда! Нет, нет, пиявки мне не прописывайте, Тенезильо уже прописывал – не помогло, только деньги зря заплатила. А вы что-то вообще очень молодо для доктора выглядите, а уж это ваш ассистент – вообще мальчик. В Болонье учился? Ну, надо же. Случаем, не врет? Вид-то у него такой лживый… Ой-ой, что он меня так щекотит?! Ногу согнуть? Да не могу я, сказала же! Нет, нет, эту мазь я тоже пробовала… и редьку прикладывала, вы мне что-нибудь другое присоветуйте. Припарки? Хо-хо, Тенезильно тоже с них начинал, а потом я этого невежду выгнала. Хотела обратно позвать, да услыхала про вас…
Старушка говорила так много, буквально не давая «доктору» и слова сказать. Так что уж Павлу приходилось добирать врачебной солидности жестами и действиями – задумчиво понюхать в ночной вазе мочу, пощупать-посчитать пульс, осмотреть глаза на предмет ярко выраженных симптомов гепатита на и все такое прочее.
Заплатила сия хлопотная синьора, кстати, крайне мало, зато весь мозг на раз вынесла.
Лишь удалившись от дома лавочника на приличное расстояние, Ремезов перевел дух:
– Вот это мы попали, а, Марко?
– Да уж, вредная попалась старушенция. А уж до чего недоверчивая – страх! С такой и сам больным станешь, запросто.
Улыбнувшись, юноша поправил на голове берет:
– Ну, господин, сейчас мы куда? К достопочтенному торговцу людьми синьору Алексио Морнтефорино?
– Не, не, – Павел задумичо посмотрел в небо. – Пожалуй, и перекусить пора – к обеду время. Вон как раз и корчма.
– Таверна, господин мой.
– А-а-а, какая разница!
В таверне близ площади у церкви Санта Мария Маджоре «лекари» просидели долго. Пока выбирали, чем пообедать, пока заказывали, пока…
Марко недоуменно щурился – с чего бы это боярин так явно тянет время? – но спросить из вежливости не решался, надо будет – господин и сам скажет, а раз не говорит, так не считает нужным, зачем тогда и спрашивать?
– Здрав буди, боярин, – тихо сказали сзади.
Толмач живо обернулся и все понял, увидев перед собой хитрую физиономию лопоухого Кондратия Жерди.
– Ты, друже Марко, головой-то так не верти – шею скривишь! – присаживаясь рядом, ухмыльнулся Жердь.
Ремезов же, поставив на стол недопитую кружку с вином, взглянул на Кондратия молча, без всяких слов.
– За вами – четверо, – тихо доложил дружинник. – Идут давно, почти от первого дома.
– Ага, ага, от серебряника, – Павел отрывисто кивнул. – Вот куда слуга-то его бегал – предупредить. Ну-ну, идут, значит. Дальше!
– У двоих под плащами – мечи, остальные – с дубинами, может, и ножи-кинжалы-кистени есть, этого ж не видно.
– Хорошо.
Ремезов попытался было сквозь распахнутую дверь обозреть улицу, да махнул рукой – ни черта там не увидел интересного, да подозвал трактирного служку – расплатиться за обед.
– Нам что делать? – тихо спросил Жердь.
Павел ухмыльнулся, накрепко завязывая кошель:
– Ничего не делать – ждать нас с Марко.
– Где?
– А где тут укромное место?
Парень повел плечом:
– Да нигде, везде людно.
– Э, нет, нет, – быстро возразил толмач. – Есть одно, совсем рядом – на склоне холма ивняк.
– Вот! – Ремезов наставительно поднял вверх указательный палец. – Там и будете ждать. Ну? Что сидишь-то? Пошел.
По склону холма, в зарослях ивы и краснотала, вилась хорошо натоптанная тропинка, видно, многие, идущие к воротам Пия, срезали здесь путь. Естественно, только те, что шли налегке, без всякой поклажи – с тяжестью-то спускаться по крутой тропке вниз было бы затруднительно, этак в любой момент споткнешься да сломаешь себе шею.
Вот и Павел с Марко шли с осторожностью, не торопясь. Где-то далеко внизу, в зарослях, что-то блеснуло. Ремезов улыбнулся, свистнул и, дождавшись ответного свиста, замедлил шаг.
– Сядь вон, на камешек, отдохни, – обернувшись, предложил он Марко.
Парнишка послушно уселся на остатки римской колонны без капители, Павел встал рядом, прислушался, напряженно поглядывая наверх.
– Что-то они не торопятся.
– Кто? Те парни? Но что мы им сде…
– Тсс! Вон они. Похоже – идут.
И тут же, едва всмотревшись, заболотский боярин резко повернулся и без лишних слов огрел своего спутника по шее с такой силой, что бедолага скатился на несколько метров вниз…
А в воздухе, над старой колонной, что-то просвистело.
– У них арбалет! – озабоченно воскликнул Павел. – Вот же черт, а! Бежим, Марко, бежим!
Оба ринулись вниз, стараясь не упасть, не споткнуться, что было бы здесь запросто, и тогда… и тогда самое легкое – отделались бы переломами рук, ног и ребер.
Над головой Ремезова снова прожужжала короткая арбалетная стрела – болт. Нога предательски соскользнула с камня… Эх, не упасть бы! Не упасть! Как там Марко? Бежит, слава богу.
– Быстрей, парень, быстрей! Вон, к тем кусточкам.
Больно хлестнула по лицу ветка бредины. Что-то хрустнуло под ногою. Павел споткнулся и кубарем полетел вниз, в кусты. Хорошо хоть – в те самые!
Такое было уже когда-то. Не так уж и давно, в прошлом году, весной… в Нижней Нормандии, в Порт-ан-Бессан. Марсель тоже бежал тогда вот так, сломя голову, вниз, к морю, по тропинке с крутого холма. На песчаном пляже его дожидалась Полетт… ах, милая Полетт… и, если бы не те гопники, клошары, то они были бы на пляже одни… как будто бы одни в целом мире! Но клошары находились еще далеко позади, и юноша спешил, и споткнулся. Выронив бутылку прихваченного в отеле вина, покатился вниз, ударился лбом о камень – и темнота…. зеленые круги, золотистые искры… И нежный голос Полетт, и томный вкус поцелуя…
– Милый, ты как?
– Ты как, боярин?
– Ничего, – Павел открыл глаза и натянуто улыбнулся. – Жив пока еще. А Марко, толмач?
– Здесь.
Осип Красный Кушак, одетый, как матрос из соседней Остии, кивнул влево, и – как видно, только что прибежавший – юноша устало помахал рукою.
– Хорошо, – Ремезов рывком поднялся на ноги. – Где эти?
– Бегут. Слышь, батюшко? Посейчас здесь будут!
– Тогда приготовились!
Дружинник отозвались по-пионерски:
– Всегда готовы!
Потрогав стремительно наливавшуюся на лбу шишку, Павел взял протянутый кем-то из своих парей меч, короткий и широкий, и, хищно прищурившись, прошептал:
