Один из парней, не отпуская враз поникшую головой беглянку, вопросительно посмотрел на «боярича»:
– Велишь в амбаре ее запереть, господине? Или постегать для острастки?
Страж спрашивал как-то без особых эмоций – привычно, буднично, будто бы каждую – ну, почти каждую – ночь из покоев молодого выскакивали разъяренные девки… А, может, и выскакивали! Почему нет?
– На лавку ее посадите, – подумав, приказал Ремезов. – А сами – пошли прочь. Благодарю за службу!
Усадив девушку, парни молча поклонились и вышли, осторожно притворив за собой дверь.
Павел быстро оделся, поднял с пола нож, осмотрел с интересом – так себе ножичек, без особых изысков, но вполне действенный.
– Ну? – положив нож на стол, он посмотрел на Марийку. – Что скажешь, дева? Молчишь… Квасу хочешь? Или бражки – еще осталась.
Обычный вопрос этот, заданный вполне дружелюбным тоном – кто бы знал, чего сейчас стоило Ремезову сдержаться! – похоже, выбил девчонку из колеи – она даже не сразу поняла, что у нее спрашивают.
– Бражку, говорю, будешь? – подойдя ближе, молодой человек протянул Марийке кружку. – Пей. Да ты глазами-то не сверкай, я ж тебя не пытаю…
– Успеешь еще! – девушка дернулась было к двери… но тут же обреченно обмякла… и бросила быстрый взгляд на окно.
– Не, через окно не выйдет, – усмехнулся Павел. – Переплет-то свинцовый – вряд ли головой пробьешь.
– Смеешься?
– А что мне – плакать, что ли? Слава богу, не зарезала.
– Ничо… придет еще твой час. Ну? Что смотришь? Давай, зови слуг, ката – зачните пытать, бейте плетьми, калеными железами жгите!
В глазах девушки вновь вспыхнула ненависть.
«Боярич» покачал головой:
– Обрати внимание, я даже не спрашиваю, кто тебя подослал?
– Мне и самой есть за кого мстить, – криво улыбнулась девчонка. – Будто не помнишь…
– Не помню, – честно признался Ремезов. – Думаю вот, что с тобой теперь делать?
– И что надумал?
Павел подошел к окну, помолчал немного, потом смачно, с хрустом, потянулся, зевнул:
– А прогоню-ка я тебя, Марийка, прочь. Вот сейчас рассветет, встанут все… на луга пойдут, в поле… и ты с ними иди – назад только не возвращайся, поняла?
Марийка непонимающе хлопнула глазами. Да уж, пожалуй, ей трудно было взять в толк, что сейчас происходит…
– Ты меня отпускаешь, что ли?
– Можно и так сказать, – усмехнулся молодой человек.
Девчонка привстала на лавке:
– Не верю!
– Не верь, мне-то что? – распахнув дверь, Павел подозвал парней-стражей. – Все, хватит службу нести – утро уже… Марийка! – обернувшись, молодой человек нарочно повысил голос. – Ты тоже свободна! Прочь, говорю, пошла… позову, когда снова понадобишься.
Девушка медленно поднялась с лавки, словно бы еще не верила в то, что так легко отделалась. Впрочем, не очень-то и легко, изгнание в эти времена – наказание очень серьезное, иногда и хуже смерти. Изгой – кому он нужен-то? Особенно – девка. Одной уж точно не выжить… если только прибиться к кому-нибудь – в закупы податься, в холопки-челядинки. Ну, а что еще с этой дурищей делать? Здесь оставить… ага, это убийцу-то?! Ну, не казнить же ее в самом-то деле… и на усадьбе оставлять нельзя. Прогнать – самое оно то. Пущай!
– Прощай, Марийка, не кашляй, – захлопнув за несостоявшейся убийцей дверь Павел.
Уселся на ложе и вот только сейчас едва перевел дух, намахнув всю оставшуюся брагу. Однако и дела тут! Девки с ножиками… Мстительница, блин. И что, правда, есть за что мстить? Почему б и нет? Этот вот «боярич», с кем «срезонировал» Ремезов, похоже, был тот еще фрукт. Ошалевший от полной безнаказанности феодальчик. А что? Моя вотчина, мои холопы – что хочу, то и ворочу! Видать, и феодально зависимых девок к сексуальным отношениям принуждал, и кнутиком душу любил потешить… садист чертов! Может, и нужно было такого гада прибить? И, если б не «комсомолец», так и не дожил бы до утра юный феодальчик… а с ним бы и Павел прижмурился – по всем раскладам именно так бы и вышло! Черт… долго еще в этой поганой шкуре сидеть? Посчитать, произвести расчеты… Или сначала напиться? Ну да – стресс-то как-то надобно снять. Тем более, пиво, верно, уже остыло… свеженькое.
Ремезов беспробудно пропил три дня, а, может, и четыре. Тупо, ни о чем не думая, квасил, запершись в хоромах… Потом надоело одному – позвал слуг, стражей, тиуна… С ним, с Михайлой-рядовичем, и закончил – когда уж вообще ничего в глотку не лезло – ни пиво, ни брага, ни медовуха.
Проспался, рядовича прогнал, и целый день отпивался сбитнем, после чего опрокинулся ночью на бюро комсомольского актива, где с честью и почти без запинок оттарабанил «Детскую болезнь левизны…», за что получил полную благосклонность куратора из обкома – гладенького и гаденького мужичка, плотоядно посматривающего на рослых и сексуально привлекательных комсомолок.
Это было еще не все… ближе к утру еще предстоял коллоквиум по творчеству Франсуа Мориака, естественно, на французском языке.
Как бы там ни было, Мориак ли помог или Ленин, может быть – просто здоровый сон, но проснулся Павел раненько – свеженький как огурчик. Поднялся с ложа, оделся, вышел на крыльцо, кивнув стражам – ведь не зря их держал! Вот ведь, даже в собственной вотчине было небезопасно.
Едва рассвело, и солнышко еще даже не показалось – только лучи его золотили брюха реденьким, медленно проплывающим облакам, однако феодально зависимые людишки уже поднялись, шерудились по двору. Девки да бабы кормили птицу, таскали воду в больших деревянных кадках да кололи дрова – это и в начале двадцатого века на селе считалось типично женской работой – мужики же, прихватив серпы да косы, отправились на поля.
– Солнышко, ишь, – поклонился неведомо откуда возникший тиун. – Так постоит седмицу, можно всех на поля отправлять – и баб, мужикам в помощь. Понятное дело – жатва.
Ремезов охотно кивнул, да справился, нет ли поблизости какого-нибудь водоема. Причем спросил хитро: где бы, мол, лучше сейчас выкупаться, на реке или…
– На реке, оно, конечно, водица хороша, студена… – поскреб бороденку рядович. – Зато на озерце спокойнее. Ой! – Михайло вдруг хватанул себя по лбу. – Я ж на озерцо только что мелкую шелупонь отправил – рыбу ловить. Не наловят к вечеру по десять карасей да язей – каждому плетей дам.
– Плетей?
Тиун поклонился:
– Все, господине, по твоему указу.
Вот ведь гад феодальный… Детям – плетей.
– Ладно, пойду к озерку прогуляюсь.
Выйдя за ворота расположенной на вершине невысокого холма усадьбы, молодой человек еще издали заметил ребят с удочками и сетями, поднимавших босыми ногами пыль с неширокой, ведущей через рощу в поля дороги. За полями, километрах в двух, синела река, рыбаки к ней не пошли, а, еще немного прошагав по дороге, повернули налево, в лесочек.
