Кто-то вошел в ворота – пролегла через двор длинная нескладная тень. Ремезов присмотрелся и, чуть приподнявшись, тихонько позвал:
– Кондратий!
– Ох, господине.
Оглянувшись, лохматый парень быстро подошел к боярину и хотел было поклониться, да Павел, кивнув на скамейку, махнул рукой:
– Садись.
– За лекарем Тенезильо следили, – наученный уже Ремезовым, Кондратий, не тратя времени даром, сразу же перешел к делу. – Крепенький, невысокий, чернявый, лет этак за тридцать. Да, лысина еще у него и улыбка такая… в общем, бабам – самое то.
– Понятно, – Павел оглянулся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, махнул рукой. – Продолжай. С чего ты взял, что за Тенезильо следили?
– Сейчас обскажу, боярин, – парень приосанился, видать, нравилось ему чувствовать себя всезнающим и умным… хотя бы – чуть-чуть, изредка…
– Этот черт сначала болтался около дома лекаря, заговаривая со всяким, кто выходил из ворот, потом завернул в корчму – я там как раз и сидел – расспрашивал хозяина и прислугу о…
– Стоп! – прикрыл глаза Ремезов. – А ты-то как понял, про кого он расспрашивает? Языка-то ведь не знаешь.
– Да по-латыни, господине, кое-что уже понимаю, а речь здешняя на нее похожа. Да и слова все – «Тенезильо», «лекарь» – это уж понятно, о ком.
Боярин покачал головой:
– Угу, угу… И что же, этот твой соглядатай так вот бесстыдно расспрашивал, никого не стесняясь?
– Именно что так! – с готовностью подтвердил Жердь. – Больше того, похоже, будто хозяин той корчмы его побаивался, и это не говоря уже про слуг. А потом, как чернявый тот ушел, слуги ему вслед смеялись, опасливо так…
– Ага, – быстро сообразил Ремезов. – Думаю, у господина врача неприятности с местной полицией…
– Что, господине?
– Говорю, нам это на руку.
– А-а-а…
Выслушав Кондратия, Павел здесь же, на скамеечке, дождался-таки и Марко, выслушав его доклад о будущей литургии в соборе Святого Петра.
– Так твой отец Бенедикт точно обещал, что нас проведет? – уточнил Ремезов.
Толмач закивал:
– Обещал, обещал. Меня и моего друга – тебя, синьор Паоло.
– Ну, дай-то Боже. Ты, парень, небось, устал за день?
Юноша пожал плечами:
– Да так…
– Ну, пойдем в корчму, что же, – подмигнув толмачу, поднялся со скамьи Павел. – Там сегодня весело – гости. Посидим, вина выпьем… Да, а ты настороже будь! Ежели хозяин, Веладжо-старик или кто из его слуг к тебе подсядет да зачнет вином поить, выпытывать – все примечай дословно!
– Что выпытывать, синьор Паоло? – изумленно переспросил Марко.
Ремезов задумчиво почесал затылок:
– Сам пока не знаю. Но что-то ведь должен… Хотя бы – о нас. Ну, ты знаешь, что говорить, то же, что и раньше: мол, лекари и все такое.
Именно так, как предполагал Ремезов, и случилось – хозяин лично обихаживал толмача. Подливал вина, потом присел самолично рядом и все болтал, болтал, болтал, до тех пор, пока его не сменил ушлый слуга.
Да что там Марко! Павел и сам остро ощутил возросшее внимание и к собственной персоне – старик Веладжо подсел и к нему, хоть заболотский боярин и не афишировал свое владение местной речью, однако же провести хитрого трактирщика не удалось, пришлось поддержать навязанную беседу… так, скупо.
– Ах, синьор Каросо, хороший ты человек! – хозяин постоялого двора аж прищурился от притворного умиления, всю фальшь которого столь остро ощущал сейчас Ремезов. – Такой молодой, и уже такой знаменитый врач. Неужто у вас все врачи такие? Повезло же шведам! Эй, эй, куда ж вы все собрались? Спать? Да вы что! Вы же не знаете… вы же не видели еще самого интересного в моей корчме… нынче у нас будут песни! А-ну-ка…
Повернувшись, старик хлопнул в ладоши, подзывая к себе служанок – дебелую, лет тридцати, женщину с простоватым лицом – Мелению – и юную довольно миленькую девчонку, хохотушку Розу.
– А ну-ка, спойте нашим гостям песни, девушки! – громко возопил трактирщик, чем неожиданно смутил своих служанок, ибо петь сегодня они, судя по всему, вовсе не собирались.
Но вот пришлось, старик Веладжо оказался настойчивым… и, как показалось Павлу, почему-то нарочно затягивал вечер, не давая гостям разойтись. Впрочем, это затягивание почему-то не относились к новым постояльцам – крестьянам и купцам, многие из которых уже давно похрапывали в общей опочивальне или прямо во дворе, под возами.
– Эй, Меления, эй, Роза! Не дайте-ка нам заснуть, милые! Пойте, пляшите! И вы все, любезнейшие синьоры, идите-ка в пляс!
На взгляд Ремезова, пели служанки так себе, могли бы и лучше. Если у Мелении еще имелся хоть какой-то голос, то о Розе и говорить было нечего, девушка явно не умела петь… зато как плясала, задорно подбрасывая юбку!
Так задорно, что Павел едва расслышал быстро приближающийся ко двору стук копыт и лошадиное ржание.
Дверь открылась…
О, как просиял трактирщик! Похоже, именно этого гостя сейчас и ждали. Правда, новый постоялец оказался не особенно представительным – обычный паломник в подпоясанной простой веревкой накидке и простом суконном плаще… Однако это же он только что на коне! Иначе б откуда взялся? Конь… и бедная одежонка – это примерно как дешевый китайский прикид и самый навороченный «Лексус». К тому же масла в огонь подлил и старик Веладжо – а Павел пристально за ним наблюдал.
Хозяин постоялого двора отнесся к посетителю просто как к ничем не примечательному незнакомцу, проявил лишь обычную любезность, не более…. И даже успел согнать радостную улыбку… однако выражение глаз спрятать не сумел! А глаза-то горели азартом.
Ремезов, не показывая виду, насторожился – похоже, на постоялом дворе замышлялось что-то нехорошее, и замышлялось – против него и его людей. Или – ему просто это все показалось: и навязчивая любезность трактирщика, и внимание слуг, и этот запоздалый гость… оказавшийся немцем!
Да нет… не немцем, просто заговорил по-немецки, мол, торговец и частенько бывает… где-то в германских землях бывает и…
Никто из людей Ремезова беседу не поддержал – просто не поняли, хотя многие – и Павел был в этом уверен – немецкую речь понимали, правда, только в том ее варианте, что была принята в Ливонии.
А гость оказался навязчивым собеседником, еще более навязчивым, нежели сам хозяин, все подливавший вина и даже забывший про плату. Все это было подозрительно как-то.
Сделав незаметный знак толмачу Марко, боярин поднялся с лавки и, пошатываясь, вышел на двор – проветриться. Постоял, прислушиваясь к доносившемуся из таверны веселому гаму, зевнул…
– Звал, господин? – подошел Марко.
– Да, звал, – Ремезов обернулся и, не заметив никого из местных слуг, продолжил насколько мог тихо: – Скажи мне, Марко, а где обычно останавливаются в Риме самые бедные паломники? Только не говори, что на постоялых дворах или в харчевнях.
