– Откровенного мерзавца, меж нами говоря, – недобро хохотнул император. – Но – мерзавца весьма полезного!
– Моя племянница станет его женой… или умрет!
С Марко совсем стало плохо. Он уже не выглядел бледным, а наоборот – покраснел, от столь циничной беседы парня бросало то в жар, то в холод, щеки его стали пунцовыми, глаза блестели.
– Эй, слуги! – Фридрих прищелкнул пальцами. – Да принесите же нам, наконец, вино! То, фалернское, сделанное по древнему рецепту цезарей! О, это просто нектар.
Павел вдруг столкнулся взглядом с императором… и вздрогнул, ощутив в этих темных глазах нечто такое, чего давно уже не ощущал! Вдруг накатило такое ощущение, будто бы Фридрих Штауфен знал про Ремезова абсолютно всё! Что Павел вовсе не смоленский боярин, а ученый, старший научный сотрудник, сотворивший… Машину времени? А как же еще назвать аппарат? Нет, все же не совсем так – тут дело в мозгах, в нейронах, в…
На какое-то время Ремезов словно бы впал в прострацию, не соображая – где он и с кем? То совершенно явственно показалось – у себя в лаборатории, на чердаке, перед мерцающим экраном компьютера… Павел даже машинально стер с экрана пыль. То вдруг опять – в Риме, как в недавнем сне, в «ристоранте» с одиозным черноусым официантом-мафиози… И снова в Вилледье, в скобяной лавке, выбирающий медальон для Полетт… И «Юный ленинец», в котором пионеры макаронами отравились. Или, может, не макаронами? Да какая разница – и смех, и грех!
К чему бы все это вспомнилось? Официант, медальон, отравление…
Очнувшись, Павел отчетливо увидел подходившего к пиршественному столу Марко с большим серебряным кувшином в руках.
– О, наконец-то! А ваш оруженосец проворен, барон! Ну-ка, друзья, поставляйте кубки! Сами увидите – фалерн.
Юноша медленно подходил к столу, бледные губы его были искусаны до крови… То же еще, официант хренов!
Официант… медальон… медальон?
А где он у толмача?! Вроде бы всегда висел на шее…
Висел! А сейчас – нету!
И эти глаза… этот шепот – «Антихрист»! И вид такой, словно на верную смерть идет. На смерть…
О, дьявол!
Официант – медальон – отравление!
А ведь сон-то, выходит, в руку! Сейчас этот гаденыш… И ведь не придумать уже ничего, вон он, уже собрался налить императору!
– Ты как царственным особам вино подаешь, чучело?!
С самым возмущенным видом Ремезов взметнулся из-за стола и, подскочив к Марко, с ходу заехал ему кулаком в ухо!
Бедолага покатился в одну сторону, вылетевший из его рук кувшин – в другую.
– Горячий вы человек, барон! – громко рассмеялся Фридрих. – Вижу, вы вполне добросовестно учите оруженосца учтивости. О, этот молодой человек попал в хорошие руки, думаю, станет славным рыцарем!
– Ваше величество, вы разрешите мне немного переговорить с ним?
– Ну, конечно – это же ваш вассал, а не мой! – император развел руками, полностью предоставляя гостю инициативу в дальнейшем общении с поверженным оруженосцем. Никаких особых чувств произошедшая сцена ни у императора, ни у его гостей не вызвала – такие уж были времена. Рыцари частенько поколачивали своих слуг, а мужья – жен, не говоря уже об отношении учителей со школярами. А какое может быть ученье без страха и розог? Розга ум вострит, память возбуждает и волю злую в благо преломляет!
Легко забросив на плечо тщедушного толмача, Павел отнес его в дальний угол двора, поближе к кусточкам. Аккуратно положил на траву, похлестал по щекам и, дождавшись, когда парень очнется, негромко спросил по-русски:
– В медальоне – яд? Только не ври!
– Яд! – встрепенувшись, Марко сверкнул глазами.
– А ну-ка, не ори, не то еще не так огребешь! – с недобрым прищуром Ремезов погрозил бедолаге кулаком. – Говори спокойно и тихо, понял?
– Угу.
– Фридриха зачем отравить задумал?
– Он – Антихрист!!!
– Тсс!!! Говорю же – тихо!
– Он Антихрист, – обреченно повторил юноша уже куда тише, – А я – добрый католик. Я должен был его убить… хотя бы попытаться.
– Попытался уже…
– Теперь меня казнят… Но я погиб за благое дело!
– Да тише ж ты, не дергайся! – не удержавшись, Павел все ж таки отвесил толмачу подзатыльник. – Сейчас думать будем, как тебя отсюда вытаскивать.
Марко не поверил свои ушам и переспросил громким шепотом:
– Так ты, господин барон…
– Ты сам поможешь себе, парень! Сейчас отправишься в предоставленные нам покои и останешься там, утром же мы уйдем, встретимся с нашими. И простимся! – Павел невесело усмехнулся. – С тобою простимся, думаю – в Смоленск тебе возвращаться незачем. Аньез любишь?
– О да!!! – толмач снова дернулся. – Я думаю – больше жизни.
– Тогда тебе и карты в руки, – добродушно усмехнулся Ремезов. – Вернее, за неимением карт – кости.
– Какие кости, синьор?
– Короче – про Аньез ты, я думаю, слышал? Ну, разговор…
– Слышал, – юноша кратко кивнул и скривился. – Сволочь этот барон ди Тиволи!
– Все у тебя сволочи… либо куда круче – антихристы, – боярин неожиданно для себя самого зевнул широко и смачно, словно б не спал по крайней мере сутки, а то и двое, а потом продолжил со спокойной уверенностью опытного в житейских делах человека, совершенно точно знающего, что кому нужно.
– В общем, так. Денег я тебе нам, подашься в Рим, к Аньез. Успеешь опередить людишек барона, нет – дальше твои дела, меня никак не касающиеся. Все понял?
– О да, господин барон!
Благодарно кивнув, Марко приподнялся, собираясь отвесить поклон, да Ремезов уже отошел в сторону, зашагал к столу, да на полпути обернулся, погрозил пальцем:
– Смотри, чтоб больше без глупостей! И об Аньез своей помни – похоже, никто, кроме тебя, ее из беды не выручит.
– Никто, кроме меня… – послушно повторил Марко одними губами.
Они покинул замок рано утром, едва только взошло солнце, еще невидимое, еще не показавшееся из-за голубых гор. Лишь только лучи золотили редкие облака, растекшиеся по бледно-синему небу тоненькой, быстро тающей дымкой.
Ремезов прищурил глаза: опять будет погожий денек. Хорошая у них тут осень!
– А вот и наши! – шедший впереди толмач обернулся, указав на кромку прибоя, где, у самого берега, у песчаной косы, виднелась небольшая, под серым парусом, лодка.
– Откуда ты знаешь, что наши? – скептически ухмыльнулся Павел.
– А кому тут еще быть? Я покричу, сбегаю?
– Давай, – Ремезов махнул рукою, глядя вслед оруженосцу, бегущему к синему морю.
Маленькая фигурка Марко, казалось, вот-вот растворится в сияющем мареве наступавшего дня, солнечного, осеннего, светлого. Пахло морской капустой и рыбой – порыв ветра растрепал Павлу волосы и принес донесшийся с челнока крик:
