– Твой человечек – круглолицый служка – вижу, про нас сообщил? А как ты узнал, что это именно я?
– А кому еще нужно освобождать боярышню Полину? – Ирчембе-оглан рассмеялся, бросив повод коня подскочившему нукеру. – Ты переодел супругу в скоморошье платье, забавно.
– Но ты ее сразу узнал!
– Я же охотник. И воин. Неужто не отличу мужчину от переодевшейся в мужскую одежду женщины?
Они так и пошли в дальний угол двора, к гостевым хоромам – тысячник Ирчембе-оглан, давний знакомец (но друг ли?) Ремезова, сам Павел, его люди – Митоха с Окулкою – и юная супруга.
– Поговорим с глазу на глаз, – поднимаясь по высоким ступенькам крыльца, предупредил степняк. – Твои воины и жена пусть пока посидят в людской, попьют квасу и пива. Я вижу, у вас гусли – пусть играют, поют. Пусть все знают, зачем ханский посланец Ирчембе-оглан пригласил скоморохов – чтоб веселее уснуть.
– Что ж, будь по-твоему, – задумчиво кивнув, Ремезов замолчал, чувствуя кроющуюся в словах тысячника тайну.
Он что-то не договаривал, этот сын степей, а, может быть, просто опасался сейчас сказать лишнее.
– Вот сюда, налево проходи, – войдя в людскую, степняк показал рукою на низенькую дверцу. – Там и поговорим, там и сядем. У меня есть прекрасное вино и, клянусь Христородицей, мы его сегодня выпьем!
Ирчембе-оглан, как и многие из его сородичей, исповедовал христианство несторианского толка, не особо почитавшее иконы и отрицавшее официальную церковь, к тому же не признающее богосущность Христа. Еретики, что тут скажешь, но тем не менее – христиане, не мусульмане и не язычники.
Скрипнув, затворилась дверь, и Павел уселся за стол напротив навязчиво гостеприимного тысячника. В небольшую комнатку-келью со слюдяным окном и узкими лавками выходила боковой стеною топившаяся из людской печь, выложенная ордынскими поливными изразцами – изумрудно-голубыми, сиреневыми и желтыми. В серебряном, стоявшем на столе шандале уже горели недешевые восковые свечи, тут же, рядом, находился и кувшин с вином, и тонкие, синеватого булгарского стекла, бокалы, издающие приятный уху звон. Чокнулись, выпили сразу, а уж потом, вытерев губы салфеткой из китайской бумаги (по тем временам полный изыск и невероятной роскошество, вот вам и «дикий степняк»!), Ирчембе-оглан пристально посмотрел на гостя:
– Я скажу тебе все, что ты хочешь спросить. Ты готов выслушать?
– Затем, собственно, и пришел, – сгорая от любопытства, боярин пожал плечами. – Вернее, ты меня привел.
– Я просто знал, что ты явишься. Использовать нищих мальчишек… ловко!
– Старец? – вскинул глаза Ремезов.
Посланец кивнул:
– Да, он тоже мной человек. Каких в городе, как ты сам убедился, много.
Ну, еще бы! Уж кому и не знать, как не Павлу, прекрасно осведомленному об истинной сущности бывшего сотника. Тайный соглядатай брата Бату, Орда-Ичена, говоря современным языком – начальник разведки и контрразведки, Ирчембе-оглан отлично говорил по-русски, знал многие диалекты германских земель и даже латынь, а также, в силу специфики профессии, имел своих людей везде – от Польши и Венгрии до нового града Сарая.
– Смоленск не платит дани, – с истинным наслаждением разглядывая налитое в бокал вино на свет, негромко произнес минган. – То подтвердил нынче Бату! Князь Всеволод рад, и все жители рады… Это действительно замечательно, не так ли?
– Так, – согласно кивнул Ремезов.
Ирчембе-оглан сузил глаза:
– Все радуются – и есть чему! У всех праздник… Но только не для тебя, боярин! – при этих словах степняк резко повысил голос, впрочем, тут же опомнился:
– И ты хорошо знаешь – почему. Ты нынче лишний, Павел! И твоя супруга, люди… они тоже лишние. Не-ет, я даже не буду тебя спрашивать, расскажу сам… одно лишь только имя… Фридрих! Фридрих Штауфен. Год назад, в Италии, ты сговаривался и с ним… не только – по нашему поручению – с папой. Старый князь приказал тебе… и он же сейчас очень сильно сожалеет о своем поступке. А поступка этого… – минган вновь наполнил бокалы. – Этого столь необдуманного поступка могло ведь и не быть. Может не быть. Да и не было никогда! Ведь есть – и было – только лишь то, о чем мы знаем. А то, о чем не знаем – того и нет.
– У-у-у, – уважительно протянул Павел. – Да ты философ, друже!
– И твоя беда в том, что ты – знаешь, – глотнув вина, продолжал Ирчембе. – А супруга твоя и доверенные люди – те просто могут знать. Понимаешь – МОГУТ! Этого вполне достаточно, чтоб избавиться ото всех, не так?!
– Как Штирлиц заговорил, – боярин невесело усмехнулся и хмыкнул. – Так, да. Но ведь и ты… ты тоже знаешь! Раз уж говоришь мне о Фридрихе.
Посланец скромно потупился и развел руки:
– Я просто догадался. Поразмыслил и… Мое знание не есть твердое знание, хоть ты и косвенно подтвердил все гнетущие меня подозрения. Однако я вовсе не тороплюсь докладывать об том хану – к чему? Ведь князь Всеволод сознал свою ошибку и предпринял необходимые меры, очень правильные и своевременные…
– Это ты про нашу смерть?
– Именно так, о друг мой Павел! Что ты смотришь в окно? Куда-то торопишься?
– Ты поможешь мне вытащить из темницы моих тиунов, Михайлу с Демьяном, – твердо промолвил молодой человек. – Полагаю, ты знаешь, где их искать и как вызволить.
– Ну, знаю, – хмыкнул минган. – Но почему ты…
– Потому что я тебе зачем-то нужен! Ведь так?
Ирчембе-оглан неожиданно рассмеялся, правда, вытянутые к вискам глаза его цвета степных трав по-прежнему смотрели холодно и жестко… Впрочем, не столь жестко, как… прагматично – так, что ли.
– Нужен, да, – тихо признался тысячник. – Верный человек, у которого нет никаких возможностей для интриг, которого ничто здесь не держит. Умный, хитрый и свободный от всех условностей. Этот человек – ты, Павел!
– Тогда освободи тиунов. И повлияй на князя.
– Тиунов освобожу, – кивнув, Ирчембе-оглан сделал долгий глоток. – А вот с князем не выйдет. Сам-то подумай, что я ему скажу? Явлюсь просить за тебя… а ты долго потом проживешь-то?
– Ты ж сказал, что я тебе нужен!
– Нужен. Но не здесь!
– Как не здесь? – молодой человек удивленно хлопнул глазами. – А где же тогда? В Орде?
– И не в Орде… не в улусе Джучи – точно, – минган улыбнулся Павлу, словно самому лучшему другу. – Есть другой улус – Западный. Ты станешь моим вассалом… там!
– Западный улус, – тихо пробормотал Ремезов. – А где это? Я никогда не слышал о нем.
– Тебе и не надо слышать. Увидишь все сам.
– Но… моя вотчина.
– Увы, мой друг, она уже не твоя.
– Телятников? Или… братья?
– И тот, и эти… – тысячник снова хохотнул. – Были бы земли, а кому их отдать – сыщется всегда.
