Вскочив на ноги, шаман подозвал слугу – бритого наголо атлета с маленькой головой младенца на мощных плечах.
– Харан! Веди ее, веди, боги ждут!
Толстые мясистые губы слуги искривила вдруг улыбка, такая, от которой застыла бы в жилах кровь! И непонятно, чего было в ней больше – глумления или довольства, похоти или страха пред волей бессмертных и всемогущих богов?
Ухватив за волосы еще живую, с рваными, истекающими кровью, венами, рабыню, Харан подтащил ее к шаману и тот, выхватив из-за пояса кривой острый нож, бухнулся на колени:
– О, боги! О, великий Тенгри! Дайте мне силы, дайте мне все, а ты, мать-земля, прими эту жертву…
Сверкнул в лучах солнца жертвенный нож, и отделенная от тела голова рабыни, подскакивая, покатилась вниз по склону.
Бурухчи Гаир недовольно поджал губы:
– Харан!!!
Поняв свою оплошность, слуга поспешно исправил ее – поймав мертвую голову, благоговейно подал шаману…
– О, мать-земля! О, великое синее небо! Вот.
Поцеловав голову девы в уста, колдун бросил ее в костер столь же ловко, сколь бросают арбузы грузчики в новом Сарайском порту. Дернувшись на ветру, зашипело пламя, полетели искры… запахло паленым мясом – слуга Харам с наслаждением втянул запах ноздрями и облизнулся.
– О, великий Тенгри! – в последний раз возопил шаман и, пробежав между всех костров – а было их девять, ровно по числу жертв – рухнул без чувств у последнего.
И вдруг встрепенулся:
– Я чую… Я чувствую! Знаю – он где-то здесь. Тот человек, не живой, и не мертвый, мог враг… он стоит на моем пути, он пришел ниоткуда… О, боги, пусть он уйдет в никуда! В тот мир, который я видел глазами чужих, в то мерзкое марево, что расстилалось передо мной по вашей воле… Пусть он уйдет, пропадет, исчезнет… я верю, вы поможете мне! А я… – шаман неожиданно ухмыльнулся и сбросил маску, явив богам неожиданно изможденное лицо, больше напоминающее просто обтянутый желто-коричневой кожею череп:
– Я, шаман Бурухчи Гаир, заклинаю вас в том, что буду вам верен! И, если вы поможете мне… – тут голос колдуна стал вдруг заискивающим и медоточивым, как у пытающегося сбыть залежалый товар торговца. – То и я помогу вам. Тысячи жертвенных костров будут гореть для вас неугасимо, денно и нощно! О, я не Бату! Я не буду щадить чужих богов, богов магометан, евреев и урусутов – только вы! Только ты, великий Тенгри, услышь же меня… и помоги во всех моих делах.
Снова упав на колени, шаман резко раскровянил себе грудь острым ногтем, похожим на кривой коготь зверя. Потом недолго посидел так, на коленях, окровавленный и страшный, и, что-то пробормотав, подозвал слугу:
– Харам… Ильчит-караим еще не пришел?
– Он давно уже здесь, господин. Там, за елками.
– Что ж ты молчишь? – грозно воспросил Бурухчи Гаир.
Теперь уже бухнулся на колени слуга – пред колдуном, не перед богами:
– Я боялся, хозяин. Боялся побеспокоить тебя.
Жрец милостиво махнул рукой:
– Правильно боялся. Но теперь – время пришло. Зови!
Вскочив на ноги, Харам проворно умчался к утесу, и вышедшая из-за елок фигура с толстым животом и короткими ножками, словно шарик, прикатилась к кострам:
– Да будет толстым твой нос, славный Бурухчи Гаир! Я пришел, чтобы…
– И тебе не беднеть, торговец! – насмешливо перебил шаман. – Ты принес мне то, что обещал?
– Принес, – сморщенное, напоминавшее большую печеную грушу, лицо торговца дернулось, словно от зубной боли, маленькие темные глазки хитро сощурились:
– Только хотелось бы получить свое.
С презрительным смехом колдун махнул рукой:
– Харам, дай ему серебро, сколько было обещано.
– Я бы, уважаемый Бурухчи Гаир, хотел чуть побольше, – неожиданно сверкнул глазами торговец. – Думаешь, это так просто – забрать кровь у ханского ловчего? А у распорядителя охоты? О, пришлось повозиться, и, если б ты только знал, чего мне это стоило!
Жрец наклонил голову:
– Я мало плачу тебе, Ильчит-караим?
– Не в том дело, что мало… но неплохо было бы и прибавить, учитывая всю сложность того, что…
– Прибавь! – Бурухчи Гаир сделал знак слуге, и тот сейчас же вытащил из-за камня еще один мешок, словно бы шаман знал, что торговец запросит больше обычного.
А, быть может, и знал – сказали боги.
– О, благодарю тебя, славный жрец! – быстро пересчитав монеты, торговец рассыпался в благодарностях. – Поистине, щедрость твоя не имеет границ, как и моя благодарность…
Давно уже не слушая его, шаман внимательно рассматривал доставленные ему вещи – какие-то окровавленные тряпицы и волосы.
– Надеюсь, все без обмана?
– Когда я обманывал тебя, драгоценнейший Бурухчи Гаир?
– Смотри, даже о том и не думай!
– Как можно, драгоценнейший?
– Это волосы ловчего? – сомневаясь, жрец протянул на ладони седую прядь. – Мне кажется, он еще не начал седеть.
– Давно уже начал, – внезапно захихикал Ильчит-караим. – При таких-то дочерях да не поседеть? Одна вышла замуж за…
– Как ты добыл его кровь? – снова перебил шаман, как волк, принюхиваясь к кровавой тряпке.
Торговец повел плечом и горделиво выпрямился:
– Я просто продал ему очень острый нож… и очень-очень дешево. И так неловко подал клинок, что бедолага порезался. А я уж поставил тряпицу, мол, помогу…
– Ты очень хитер, Ильчит-караим, – Бурухчи Гаир подозрительно поиграл желваками, словно не верил еще до конца в том, что все им испрошенное уже доставлено. – А распорядитель? Как вышло с ним?
– Тут уж пришлось попотеть, – ухмыльнулся торговец. – Потому я и попросил тебя увеличить плату. Кто же подпустит меня, простого торговца, к столь важному лицу? Это же не ловчий и не нукер из сотни славного Алтансуха… забыл уже, как этого нукера звали.
– Вот и хорошо, что забыл.
Шаман осклабился, показав крепкие желтые зубы, так щерится готовый к прыжку волк.
Визитер не заметил гримасу жреца, а, может, просто счел за лучшее ее не заметить, и продолжал свой рассказ как ни в чем ни бывало:
– Я знал, что у распорядителя ханских охот частенько идет носом кровь. Осталось лишь подкупить кого-то из слуг… а потом убить его – как ты и учил, драгоценнейший.
– Хвалю за то, что понял мою науку. Всё! – опустившись на корточки, Бурухчи Гаир махнул рукой. – Можешь идти, Ильчит-караим, я тебя больше не задерживаю.
– А…
– Если понадобишься, я пришлю за тобой Харама.
Торговец поспешно ушел, благоговейно прижимая к груди мешочек с деньгами и со страхом косясь на кровавые останки девичьих обезглавленных тел. Этот шаман… не слишком ли он омерзителен в своей любви к смерти? Омерзителен, да… зато платит, как не всякий хан или бек! Ничего, если что-то пойдет не так, всегда можно будет поводить колдуна за нос, да и вообще, прекратить всякие отношения с ним. Кто он такой-то – просто жрец, пусть даже и один из самых жестоких. Жесток – да, но, влиятелен ли? Бату давно не ставит его ни во что, так же, как и Гуюк, и Туракина, которой он так ревностно служил прежде, расправившись с ее помощью со своим давним недоброжелателем, киданем Елюй Чуцаем. Расправился – Елюй Чуцая всего лишь отправили в отставку – и что? Ничем другим это шаману не помогло, наоборот, Туракина прогнала его, как хозяин прогоняет старую и надоевшую собаку. Правда, один из секретарей Елюй Чуцая – кидань Суань Го, стал ревностно служить жрецу… имея, конечно, в виду какие-то свои личные интересы.
