– Господине, – приоткрыв дверь, озабочено промолвил один из посланных за слугою парней. – Вдовица на крыльцо вышла. С баклагою. Может, ее…
– Подождите, я сам. Что со слугой-то?
– В амбаре заперли. Вот и вдовицу б туда!
– Говорю же, подождите с вдовицею, ее лучше в избе запереть – все теплей. Где, вы сказали, старушка-то?
– На крыльце.
Выскочив из бани, боярич поспешно подбежал к крыльцу, скинув по пути колпак – не пугать же пожилую женщину. Сразу же, у крыльца и столкнулся с закутанной в длинный плащ фигурой, да голос встревоженный услыхал:
– Кто таков? Сейчас велю псов спустить.
– Так-то ты, уважаемая, гостей встречаешь? Вот, заглядываем во все избы – на праздник, на хороводы звать.
– Была я уже на празднике, – с усмешкой отозвалась вдовица. – С утра еще. А уж хороводиться – стара. Одначе благодарствую, что не забыли, позвали… Что же мы тут стоим? Проходи в дом.
– В дом так в дом – как скажешь.
Вдовушкина изба – не хоромы, конечно, но все же довольно просторно, уютно даже – не так поразила Ремезова, как сама хозяйка, в свете сальных свечей оказавшаяся не такой уж и старой: сей миловидной черноглазой женщине на вид вряд ли было больше тридцати. Ну, для этой эпохи, конечно – уже пожилая.
Примерно столько же – если не меньше, было и старушке-матушке – по Шекспиру – Джульетты.
– Ну, что же ты стоишь, гостюшка? Садись, вон, к столу – в ногах правды нет.
Перекрестив лоб, Павел осторожно уселся на лавку:
– А хозяин твой где?
– В баньке парится, нескоро еще придет, очень нескоро. Он – парится, а я тут одна сиди, скучай!
– Нешто у такой красавицы поклонников мало? – совершенно искренне удивился молодой человек.
Вдовушка улыбнулась, от чего лицо ее вспыхнуло самой настоящей красотою, и Ремезов только сейчас разглядел, до чего ж была красива эта женщина. Вот вам и старушка! Длинные, черные как смоль ресницы, аристократически бледное, с тонким чертами, лицо, глаза – антрацитовые, с поволокою… интересно, какого цвета волосы – жаль, не видно, по обычаю закрыты убрусом. От чужих.
А у боярина-то губа не дура!
– Пей, милый вьюнош! – хозяйка не сводила с нежданного гостя заинтересованных глаз, даже медовухи самолично плеснула, от души, целую кружку.
– Выпью, – задорно тряхнув головою, согласился молодой человек. – За-ради праздника… ну и, хозяюшка, за тебя.
– За меня потом пить будем, ну а за праздник – и я с тобой дерну по кружке. Как хорошо на Покров! Как много вокруг новых людей, в гости все ходят… вот и ты зашел. Не знаю, как звать…
– Михаилом.
– Врешь, наверное. Почему-то так чувствую. Хотя мне-то какая разница? Зашел – и славно. Зело пригож ты, молодец, и, видно, не из простых.
Ремезов хохотнул:
– Да уж, не из холопов.
– Скажешь тоже. Ну, что – пьем?
Оба разом выпили, поставили кружки.
– А как тебя зовут?
– Скажусь Клеопатрою! Была в древние времена такая царица. Еще при Цезаре.
– Ты и про Цезаря знаешь? – удивился гость. – Ну, надо же!
– А ты меня совсем уж за дуру счел? – вдовица прищурилась. – Обидел, обидел ты меня, гость.
– Как же вину свою загладить? – прошептал Павел, давно уже тонущий в зовущем взгляде сверкающих карих глаз.
– Просто поцелуй меня… по-братски – в уста. За-ради праздника.
– С охотою…
– Знаешь, когда-то у римлян был такой праздник – Сатурналии…
Их губы встретились… и словно проскочила искра, упала на лужу бензина, и яростно вспыхнуло пламя.
Павел целовал отнюдь не по-братски, а вдовушка не противилась, наоборот, уже сама сняла с гостя пояс… рубаху… целуя, целуя, целуя…
Молодой человек, не в себе от вдруг нахлынувшей страсти, сорвал с томно посматривающей женщины паневу, убрус… Ах, какие у нее оказались волосы! Густые, вьющиеся, с рыжиной – медно-змеиные, как пел когда-то Вертинский.
– Пойдем… пойдем – тут рядом – в опочивальню.
Уложив гостя в накрытую медвежьей шкурой постель, вдовица сняла с себя платье, явив такую фигуру, что молодой человек застонал, словно дикий зверь, бросился, схватил женщину в объятья. Нежная теплая кожа… горячее дыханье… сверкающие глаза. Ах, какая упругая грудь… накрыть губами соски… так… Теперь – пупок… а вот сейчас…
Вдовица изогнулась со стоном:
– Ох, милый мой вьюнош!
Им было хорошо, очень… жаль только, что все быстро кончилось. Хотя, если подумать – не так уж и быстро.
– Славно как! Я рада. Теперь помоги-ка одеться. Скоро боярин мой с бани придет.
– Догадываюсь, кто твой любовник.
– О том все давно знают. Кто-то осуждает, а кто-то… я все ж вдова. Покровитель нужен – дети еще юны. А боярин мой – тоже вдовец.
– Чего ж не женитесь?
– Ага, нужен мне такой муж! Да и кто я? Простая женщина, пусть и не бедная, но простая. Не боярыня, не княжна.
– Клеопатра.
– Если хочешь, узнаешь и мое имя. Но лучше не надо – пусть будет так, как у римлян на Сатурналиях. По-праздничному. На вот, бражицу – пей! Я рада – нынче и у меня нежданно – праздник.
Вдовица откинулась к стене и расхохоталась:
– Ты пей, пей. Да собирайся уже – пора. Скоро и боярин мой из бани вернется.
– А он что за человек? – Павел спросил так, словно бы между прочим.
– Да так, разное люди болтают. Доподлинно знаю – племянница от него недавно сбежала с ляхами. Красивая, умная… Боярин ее за заболотнего бирюка Павлуху хотел отдать – дать чуть приданого, да обменять девицу на землицу. А вот, обхитрила всех девка – сбежала. Зачем ей с бирюком жить?
– Да-да, – откланиваясь, уязвленно прошептал Ремезов.
В баньке уже все было, пожалуй, кончено – боярин Онфим Телятников так и лежал на лавке телешом, с исполосованным плетью задом, постанывал.
– Отойдет, – обернулся к Павлу кат. – Ну, что, идем, господине?
– Идем.
Перемахнув через плетень, парни уже минут через пять водили хоровод с местными девками, прыгали через костер, пели… Правда, недолго – вскоре, попрощавшись, ушли, повскакивали в седла да погнали домой выкрашенною серебристым месяцем дорогой. Добрались утром без приключений, все целы, здоровы, довольны.
А боярина Онфима Телятникова с тех пор так и прозвали – Битый Зад! Позорище то еще. И, главное, князю-то не пожалуешься – на кого?
Глава 6
Купцы
Ноябрь 1240 г. Смоленское княжество
