– Ла-адно… Давай-ка в лодку… Ой, не могу – ну до чего ж нелепо… ну, надо же… едва рукой успела махнуть – и только брызги кругом полетели.
Полина неожиданно засмеялась, и Вадик, сделав пару шагов, осторожно усадил ее в лодку, а потом забрался и сам.
Мокрое платье облегло девичью фигурку так, что явно обозначилась грудь, Полинка, перехватив восхищенный взгляд юноши, вспыхнула:
– А ну-ка, отвернись! Отвернись, кому сказала?
– Да ладно, – Вадик поспешно отвернулся. – Ты бы платье-то сняла, просушила.
– Ага… сняла… – Полинка уже чуть не плакала. – У меня под ним ничего и нет… почти.
– Так ты рубашку мою надень… или майку.
– Майку, говоришь? Ладно… не поворачивайся.
Проворно сняв платье, девушка натянула великоватую ей майку, завязала узлом на животике:
– Все, можешь повернуться.
Посмотрев на Полину, Вадик тут же сглотнул слюну – ничего эта маечка не скрывала, скорее, наоборот, подчеркивала. Ах, какая тонкая талия и…
Пушистые ресницы дернулись:
– Ну, что уставился? Где там твой «Анти-Дюринг»?
Юноша поспешно взял в руки брошюрку:
– Не так и намокла – вполне можно читать.
– Ну, так садись, чего стоишь-то? Только осторожно, не то опять свалимся. Нет, все-таки здорово мы! – девушка снова принялась смеяться. – А как я! А как ты за мной сиганул!
Улыбаясь, Вадик уселся на широкую кормовую банку рядом с девчонкой, раскрыл книжку… Бедра молодых людей соприкоснулись – словно проскочила искра. Оба вздрогнули, взглянули друг другу в глаза… Мокрый «Анти-Дюринг» упал на дно лодки. Вадик обнял Полинку за талию, поцеловал… Девушка не сопротивлялась, лишь закрыла глаза… а ресницы все так же подрагивали.
– Ты… – прошептал юноша. – Ты такая… такая…
Теперь уже Полинка накрыла его губы своими. Парня бросило в жар, руки его уже залезли под маечку, уже нащупали грудь… тяжело задышав, девушка принялась целоваться с еще большим жаром… А как заблестели ее жемчужно-серые глаза!
– Ты…
– Это что это вы тут делаете, а?!
Прозвучал – казалось, с самого неба – чей-то строгий голос. Влюбленные дружно обернулись, подняли головы. На старом мосту стоял какой-то рассерженный дед в соломенной шляпе и грозил молодым людям удочкой:
– Вот я вам! А еще комсомольцы, наверное! Ну и молодежь пошла – всякий стыд потеряла. Ужо, погодите, я на вас в райком жалобу напишу, ужо вам тогда будет! Все, все узнаю – и в какой школе учитесь, и кто родители… Ишь, сидят, обнимаются. Стыл, срам-то какой! Тьфу!
– Вот ведь вредный дед, – поспешно отодвигаясь, шепнула Полинка. – Давай-ка, Вадик, за весла, да погребем отсюда.
Девушка поднялась было, но Вадик положил руку ей на колено:
– Сиди, Поль, я сам.
Вскочил, вставил в уключины весла, погреб – да так, что лодка, пронзив камыши, полетела стрелою, оставив вредного старика далеко позади.
– Да отдохни уже, – смеялась на корме Полинка. – Никто за нами не гонится. Ой, и платье уже почти высохло… и день какой! Смотри, Вадик – солнышко, небо голубое, чистое… и цветок твой – красивый… и вообще – хорошо!
Сквозь запыленные окна мансарды било солнце. Яркие лучики преломлялись в зеленоватом экране осциллографа, сверкали на ручках приборов, золотили деревянную рамку с портретом красивой молодой женщины, перевязанным по углу черной траурной лентой.
Сняв с головы сферический шлем, высокий человек лет сорока отцепил провода, и, щелкнув мышкой, взглянул на компьютер. Посмотрел, поерзал в кресле, почесал небольшую бородку:
– Да-а-а… это уже не пятнадцать минут в чужом теле, это уже прогресс! Прогресс несомненный, зря многие не верят. Кабакова, что ли, пригласить? Или кого другого? Нет! Рано! Еще раз попробовать, все тщательно разработать, доказать резонанс… Ну, надо же! Получилось! Получилось! Жаль, Полина не дожила. Полина… Полтора года прошло, а все же не верится, что ее нет.
Быстро встав, мужчина подошел к столику, взял в руки портрет и неожиданно улыбнулся:
– С добрым утром, любимая. Ну, что скажете, товарищ следователь по особо важным делам? Как так у вас в прокуратуре говаривали – доказательства собраны! Вот, полюбуйся, все на экране, все отражено, записано – эксперимент номер один… Париж, кажется, где-то середина семидесятых – два часа десять минут! Эксперимент номер два – примерно рубеж пятидесятых-шестидесятых, Россия, верней – СССР. Тут немножко поменьше – час сорок две. И все равно, все равно! Все настолько реально, настолько…
Внизу, с веранды, донесся настойчивый стук, потом кто-то громко позвал:
– Павел Петрович, вы газ заказывать будете?
Газ? Какой газ? Ах, газ!
Мужчина поспешно распахнул окно, выглянул:
– Конечно, конечно, Серафима Анатольевна, спасибо, что сказали. А что, машина уже приехала?
– Конечно, приехала, – стоявшая на крыльце пожилая женщина в длинном красном платье подняла голову. – Потому я, Павел Петрович, и зашла. Вы, если что, поторопитесь, пока газовщики не уехали. Их машина у дома Сидоровых стоит.
– Спасибо, Серафима Анатольевна. Сейчас спущусь.
Еще раз поблагодарив, Павел выключил аппаратуру и, накинув на плечи джинсовую потертую куртку, спешно спустился вниз, на веранду. Немного постоял, подумал и, заглянув в дом, взял висевшие на гвоздике ключи с брелоком сигнализации. Заперев дверь на замок, вышел во двор, уселся в стоявшую позади дома машину – светло-зеленый «Шевроле-Ланчетти», запустил двигатель, выехал и, свернув за угол, покатил по запыленной деревенской улице. Грузовик с красными газовыми баллонами еще не уехал, все так и стоял у крайнего дома, однако водитель – молодой парень в белой баскетке – уже забирался в кабину.
Увидев это, Павел прибавил скорость, засигналил. Газовщик оглянулся, поправил на голове баскетку, с улыбкой поглядывая на выскочившего из машины Павла:
– Да хватит вам газу-то, Павел Петрович. Что вы спешите, как на пожар!
– Пожар? – не понял Павел. – Какой пожар?
Глава 3
Феодальная вотчина
Июль 1243 г. Смоленское княжество
– Пожар! Пожар! – кто-то орал в самое ухо.
Павел и Полинка тут же проснулись – в дверях стоял Демьянко Умник – тощий, растрепанный, озабоченный.
Ремезов хлопнул глазами:
– Что ты орешь-то с утра пораньше?
– Так не утро уже, боярин-батюшка… И это… Пожар! Ой… – тут только взгляд отрока упал на голую боярышню, хоть и укрытую до пояса одеялом, но все, что было выше…
– Ой… – смутившись, подросток отвернулся с такой поспешностью, что, как показалось Павлу, едва не сломал себе шею.
