– Ну, ладно, ладно, – поспешно одеваясь, успокаивающе улыбнулся боярин. – Не заполошничай. Где пожар, и, собственно – что горит-то? Да повернись ты уже!
Полинка тоже уже успела натянуть длинную нижнюю рубаху из выбеленного на солнце холста, и обернувшийся отрок лишь шмыгнул носом да выпалил:
– Лес у Заглодова дымится. С вышки заметили – гонца прислали. Как бы не верховой пожар, господине! Дни-то жаркие, а канаву-то они там еще навряд ли успели вырыть.
– Ладно…
Накинув на плечи зеленый, с узорами, плащ – не так просто, а для-ради чина боярского – молодой человек вышел на крыльцо. За ним показались и Полина с Демьянкой.
– Так, – обернувшись, быстро распорядился боярин. – Давай мне сюда гонца… и Михайлу-тиуна… А вот он, вижу, бежит.
Управитель двора – тиун Михайло – невысокий светлобородый мужик лет сорока с явно намечающимся брюшком и хитроватым прищуром – подбежав к крыльцу, поклонился в пояс:
– Доброго утречка, господине! И тебе, госпожа бояры…
Ремезов раздраженно отмахнулся:
– Хватит кланяться. Слыхал уже про пожар?
– Слыхал, господине.
– Собирай живо всех, кто есть… ратников. Пусть седлают коней да скачут к выселкам. Я тоже с ними.
– Понял, господине, зараз сполню.
Еще раз поклонившись, тиун бросился на двор, к овинам, у которых возились молодые парни – меняли столбы, ошкуривали бревна – овины, они скоро уже понадобятся – страда!
– Ты, Демьян, давай на покосы… Всех обскачи, собирай молодежь. Да, не забудь к пристани – пусть водная рать – на лодейках там ведь по реке до выселок почти рядом. Окулко, Митоха где должны быть?
Демьянко моргнул:
– Так, там же, господин – на покосах. Присматривают.
– Их тоже прихвати, да объясни, что случилось.
Отправив отрока, молодой человек спустился с крыльца вниз, к опасливо кланяющемуся мальчишке.
– Кто таков?
Парнишка моргнул:
– Посланец я, господине. С вышки.
– Ах, да – гонец. Ну, докладывай.
– Мы с Линем на вышке сторожу несли по твоему указу, чужих людей высматривали. И заметили за болотами, в заглодовской стороне – не в самой деревне – в лесу – дым. Еще не густой, едва видный. Я сразу – бежать.
– Молодец, – задумчиво чмокнув губами, похвалил Павел. – Хорошо доложил, понятно. Значит, судя по всему, от самого возгорания часа два прошло, вряд ли больше. Не густой, говоришь, дым?
Мальчишка кивнул – небольшого росточка, шустренький, рыжеватый, он чем-то напоминал маленькую юркую рыбку.
– Не густой, господине. Просто глаз у нас вострый – заметили.
– Молодцы, – еще раз похвалил Ремезов. – Звать-то тебя как?
– Провор.
– Вот уж точно – Провор, – тихонько засмеялась боярышня. – Быстро примчался.
Во дворе уже суетились, седлали коней, а Павел прикидывал, как половчее добраться до Заглодова. Получалось, ловчее – лесом, неширокой дорожкою, которую специально не забывали чистить от упавших деревьев да веток. Так, на всякий случай – вот как сейчас и вышло. Добраться до выселок… там и судовая рать подоспеет – та, что по реке.
– Господине…
Здоровенный бугай – «дубинушка» Неждан, еще со времен смоленской рати верный оруженосец Павла – подвел коня. Ремезов птицей взметнулся в седло, оглядел всадников, нахмурился:
– Копья да мечи, вижу, не забыли. А ведра? Багры? На пожар, не на войну, скачем.
Старший дружинник, длинный да смешливый Микифор, ничуть не смутился:
– Бадеек да багров, господине, и в Заглодове вдосталь. Чего нам зря время терять?
– И то верно, – подумав, согласился Ремезов. – Все же впредь чтоб специально на такой случай ведра да багры завели. Чтоб, что случись, не искать, чтоб под рукой были. Ну, все?
– Все, господине, – оглянувшись, доложил Микифор.
Привстав в стременах, боярин махнул рукой:
– Тогда помчали! Михайло – остаешься за старшего.
– Сполню, батюшко!
Где-то за конюшней заржал конь… показался – быстрая каурая кобылка, а в седле – боярышня Полина, уже в платье верховое переоделась – и когда только успела? Вот уж кто провор-то… точнее – провора.
Нахмурился боярин Павел:
– Ты, душа моя, куда это собралась-то? Нешто пожар тушить?
Полина лишь усмехнулась:
– Пожар, я так мыслю, и без меня потушите. А я вокруг посмотрю, людей поспрошаю. Да! Провора с собой возьму, может сгодится.
Щурясь от солнца, Ремезов согласно кивнул:
– Пусть так. Провор – слыхал? Побежишь рядом с боярыней.
Радостно улыбнувшись, парнишка молча поклонился.
Подгоняя нагайками коней, дружина молодого боярина Павла вылетела из-за ворота усадьбы и наметом помчалась к лесу, в сторону заглодовского лесочка, в той стороне уже и отсюда заметны были густые клубы дыма. Летела из-под копыт скакунов серая дорожная пыль, не столь уж и густая – не так и много имелось конных ратников, лошадь – дорогое дело, не каждому однодворцу по силам, оттого-то и в вотчине Ремезова конных дружинников – всего-то дюжина, остальные пешие, либо вот – в судовой рати, на узких лодейках, по речкам сплавлялись, и тут уж как повезет – иногда и быстрее всадников доберутся до нужного места, а иногда и нет. Там, у деревни-то, хоть и широка река – да все мели, пороги, перекаты, так что нынче конная дружина скорее всех на месте будет.
Неслись быстро – ветер свистел в ушах, а как въехали на лесную дорожку, забили по щекам ветки, того и гляди – без глаз останешься. Павел пригнулся, прищурился, прикидывая – от чего загорелось-то? Да от чего угодно – этакая-то жара стоит, сушь! А там и болота рядом – торф вполне мог тлеть, вспыхнуть. Или лучик солнечный переломился в застывшей капле смолы, как в стекле зажигательном. На сухую траву попал – много ли надо? Что гадать? Тушить надо. Или уже деревню спасать – выселки? Лишь бы поля уберечь с урожаем, да кузницу… Кстати, и от кузницы вполне могло загореться – какая-нибудь шальная искра. Хотя… не такой человек тамошний кузнец – старого Даргомысла, что с выселок, приятель, – чтоб в такую жару позволять искрам куда попало валится. Не такой человек, не тот… Как вот и Павел – не тот. Павел Петрович Ремезов, ученый, старший научный сотрудник, руководитель проекта психо-физического резонанса… Добившийся, между прочим, успеха – о чем наглядно свидетельствовало здесь всё! Тот, прежний молодой парень, заболотский боярин Павел, умер – точнее, погиб – три года назад. Как раз в тот момент, когда волны его мозга вошли в резонанс с волнами Павла Петровича. Точно так же, как произошло с Марселем – парижским студентом-филологом из начала семидесятых, с комсомольцем Вадиком из хрущевских времен… Там было по два-три часа, а здесь… здесь затянулось так, что ни о каком возвращении нельзя было и думать! Тело ученого наверняка нашли в мансарде дня через три… ну, через неделю – точно. Участковый описал, отвезли в морг, вскрыли, похоронили. Всё! Честно говоря, Ремезов о такой опасности как-то не думал, не наделся попасть так надолго, что… А вот – попал! Да еще как… И если бы не Полина… Точная копия той самой Полины, прокурорского следователя, но, конечно, намного моложе. Да и он, Павел, сейчас молодой, по крайней мере – внешне. А поначалу-то, не сообразив, он все гонялся за монгольским полководцем Субэдеем, ибо с помощью его резонанса можно было бы попытаться вернуться обратно в свое прежнее тело… которого, увы, давно уже сглодали на погосте могильные черви. Ну а тут… словно вторая жизнь! Да и в самом деле – вторая! И – Полина, Полина… Павел, когда ее впервые увидел, там, в Польше, во время похода с монголами, не поверил глазам своим. То же лицо, та же фигура, те же глаза – сверкающим жемчугом! И – как позже выяснилось – тот же характер, те же повадки, словечки даже. Конечно же, юная боярышня ни о чем таком не догадывалась, и помыслить не могла бы, даже если б Ремезов и признался, рассказал. Просто – совсем как та, прокурорская, Полина – покрутила бы пальцем у виска, да усмехнулась бы насмешливо – мол, ты меня не лечи, лапшу на уши не вешай. Полина… Все же – какое счастье было жениться на ней! Осенью они с дружиной вернулись домой, в вотчину Павла, тогда же и справили свадьбу. Только Полинкиного родственничка – троюродного дядюшку, если точно – соседского боярина Онфима Телятникова – на ту свадьбу не пригласили, – больно уж тот был подл. Это ж из-за него сбежала Полинка с заезжим приказчиком в Краков, из-за похоти дядюшкиной, ишь, живоглот, племянницу собственную восхотел. Хоть и седьмая вода на киселе, а все ж родственники – не по-христиански. А до этого подумывал замуж ее за Павла и выдать… за того Павда, местного – садиста и злыдня. Ох, уж и немало Ремезову пришлось потрудиться, чтоб подобную славу о себе почти на нет свести. А с холопами телятниковскими Павел потом в Польше встретился, они тоже в смоленской рати были. Едва не убили и его, и Полинку. Холопы те сгинули, а вот один – рыжий Охрятко – жив остался, и где его теперь носило – то одному черту известно. Да и пес с ним, с Охряткою, и с боярином его злыднем, коего с некоторых пор за глаза Битым Задом прозвали, к чему Павел, что греха таить, руку свою приложил. Подловили Телятыча у одной вдовицы… кстати – бабы молодой да красивой, с которой и Павел… тьфу-тьфу-тьфу – супружница бы не дозналась. А, впрочем, это еще до их свадьбы было.
