– И о чем же я говорил?
– О трещотках. Слушай, я же видел – это было в Ишлин-ичане, – как шаман водил трещоткой над больным ребенком. Длиннющая такая, с костяными погремушками на конце.
– Так ведь это Ишлин-ичан, мать его. Они нарочно выделываются перед гостями из Империи, чтобы те раскошелились. Все равно что на рынке Стров в Трелейне. Такое нельзя принимать всерьез, – голос Эгара вдруг делается далеким, словно между ними закрылась невидимая дверь. – Поверь мне, ни один уважающий себя скаранакский шаман не станет…
И он опять исчезает.
В конце концов промежутки между его появлениями становятся все более длинными и зияющими пустотой, превращаются в непрерывное отсутствие, и Рингил останавливается посреди тропы, словно признавая, что Драконья Погибель ушел. Он снова садится на корточки, вздыхает и смотрит на грязные камни под ногами.
Проходит немало времени, прежде чем у него появляется желание идти дальше.
Но, выпрямившись, он за что-то цепляется взглядом. Прищуривается и видит не слишком далеко накрененную конструкцию из прямых линий, черный силуэт на фоне неба. Может, последний оставшийся угловой каркас деревянного жилища, давным-давно сожранного пламенем пожара, обглоданные и почерневшие кости, одиноко возвышающиеся среди болота.
Он пожимает плечами. Цель не хуже любой другой. Есть к чему стремиться.
Их разделяет не больше пары сотен шагов. Но, приближаясь, Рингил видит свою ошибку. Это не руины дома или нечто похожее.
Это дорожный указатель.
Указатель, выкованный из темного сплава, неизвестного Рингилу; четыре стрелки отстоят друг от друга под прямым углом. Вся конструкция чуть наклонена вперед от вертикали и располагается за небольшим холмом, поросшим пучками болотной травы. Надписи на стрелках неразборчивы, соленые морские ветра и время их стерли, но Рингилу кажется, что алфавит похож на старый мирликский.
С верхушки указателя ниспадает прозрачная паутина, будто кто-то прицепил к нему треугольный парус из марли. Посреди серой ткани неподвижно висят болотные пауки размером с кулак или меньше и выпрядают нити длинными передними конечностями. Рингил чувствует легкий тычок в место укуса на животе…
– От такого не помрешь, герой, – на вдохе произносит кто-то щелкающим и скрежещущим голосом.
Еще один тычок, и Рингил понимает: то, что он принял за холм, на самом деле существо, сидящее у подножия указателя, обмотанное по самую макушку темными тряпками и такое сгорбленное, скрюченное, что трудно поверить в его способность говорить.
Затем оно поднимает голову и смотрит на Рингила.
Позже он так и не вспомнит в точности, как выглядело лицо под капюшоном. Он вспомнит лишь то, как напрягся и взглянул прямо в – «…какого они цвета? какой формы? и сколько их вообще?..» – немигающие глаза.
– Кто тебе сказал, что я герой?
Существо в лохмотьях хмыкает.
– На этой свалке нет никого, кроме героев. Тут ими смердит. Они как рыбьи головы на мусорной куче.
– Это не делает меня одним из них.
– Да ладно, – дребезжащий звук – не то смех, не то вздох; тряпье шевелится, будто существо под ним двигает удлиненными артритными конечностями. – Хорошо, давай проверим. Лицо со шрамом от предательства; меч, подаренный расой, ныне покинувшей этот мир; позади – след из трупов и темных вихрей, как полоса хлебных крошек за повозкой пекаря. Ты кого пытаешься обмануть, солнышко?
– Ладно. – Он маскирует аристократическим презрением тревожное чувство, что под тряпками неустанно снуют не две руки, а гораздо больше. – Рассчитываешь меня впечатлить? Любая карга с рынка Стров будет толковее. Может, ты и геройское будущее мне предскажешь?
– Как пожелаешь.
Внезапно из-под тряпья высовывается большой раскрытый том в кожаном переплете, и костлявые когтистые пальцы – или просто когти? – листают пергаментные страницы. Голова в капюшоне склоняется над книгой, внимательно читая, и хищные пальцы переворачивают листы.
– Вот, пожалуйста. – Голос становится издевательски звучным. – «Рингил, владелец проклятого клинка, поименованного Другом Воронов, изгнанный и блудный наследник северного дома Эскиат, подался вперед и пожал руку Законному Императору Всех Земель. На лице и в волосах изгнанника была кровь, следы битвы виднелись по всему телу, но хватка его оставалась сильной, и Император ухмыльнулся, обрадованный этой силой. „Мой благородный брат, – со смехом сказал он, – рад встрече. Ну что…“»
Наверное, Рингил фыркнул. Глазки-бусинки бросают на него быстрый взгляд.
– Нет?
– Как-то не очень верится.
– Ладно. – Страница переворачивается с сухим шорохом. – Тогда попробуем это. «Озаренный светом полуденного солнца, Рингил Ангельские Глазки с триумфом проехал под высокой аркой Восточных ворот, где велел сбросить и разломать все клетки для казней. За его спиной колонной по двое маршировали Исчезающие, и зрелище было такое чудесное, что жители Трелейна упали на колени в…»
– Исчезающие? При свете солнца?
Существо в капюшоне склонило голову набок.
– Ты прав. Это ошибка писаря. Озаренный светом Ленты, Рингил Ангельские Глазки с триумфом проехал под…
– Хватит. – Единственное слово прозвучало резко, потому что горло сдавило от внезапной и нежеланной боли.
– Это счастливый конец.
– Наплевать. Исчезающие не пойдут за мной – разве что желая перерезать мне горло. Я их предал, я предал…
Он резко умолкает, сжимая губы.
Тишина.
Холодный ветер шевелит волосы. Рингил вдруг обнаруживает, что ему больно глотать. Существо у основания дорожного указателя прочищает горло. Переворачивает страницу.
– Ладно. «Рингил Ангельские Глазки, батрак с фермы, который ныне возвысился, сделавшись магом и королем…»
– Батрак? Какой еще батрак, мать твою?!
В ту же секунду, когда Рингила настигает гнев, он хватается за рукоять кинжала из драконьего зуба. Может, дело не в гневе, просто это место и все, что с ним связано, наконец заставили его терпение лопнуть. Он резко приседает перед фигурой в лохмотьях и тыкает пожелтевшим лезвием туда, где должен – или не должен – находиться подбородок существа.
– А давай ты перевернешь страницу и просто расскажешь, как мне побыстрее выбраться отсюда.
Холм из тряпья шевелится, колышется, и высовываются руки – о да, еще шесть рук, кроме двух, что держат книгу, и все они оканчиваются когтями; эти конечности взмывают вверх и наружу, словно в непристойном кукольном представлении, и две упираются ему в спину, прямо под лопатками, давя и цепляя как крючки. Еще две щекочут мягкую плоть ниже ребер, на талии. Одна из оставшихся дружески похлопывает по плечу. Другая заползает под подбородок и приподнимает его холодным кривым когтем.
